Белая Кость (СИ)

— Большинство заказчиков выбирают не схватку на поле боя, а идеальное убийство. Некоторые не хотят ждать, и приходится надеяться на сноровку Выродка. А есть такие, кто заказывает яд. Мы не знаем, кто жертва, и зачастую не знаем, кто к нам обратился: сам заказчик или подставное лицо.

Киаран откинул полу плаща, достал из кармана куртки сложенный листок и протянул Лейзе. Она взяла бумагу, расправила в местах сгибов и заскользила глазами по строчкам. Киаран знал эти строки наизусть. «Потеря сил, потливость, частая потеря сознания, обильные кровотечения из носа, жар, лихорадка, чахотка. Через пятнадцать лет — смерть».

Лейза читала текст снова и снова. На бледных щеках заиграл нервный румянец. Пальцы, удерживающие бумагу, задрожали.

— Этим ядом отравили моего отца.

— Да, — подтвердил Киаран.

Глаза Лейзы словно подёрнулись изморозью.

— Яд изготовил ваш отец.

— Да. Болезнетворный порошок он изготовил по заказу господина Макана.

— Кто это?

— Не знаю. Думаю, подставная фигура. О том, что этим порошком опоили герцога Дирмута, мой отец догадался намного позже. Когда налицо были все признаки отравления.

Лейза уронила руки на колени, опустила голову:

— Вы убили моего отца…

По крыше будто костлявой рукой царапали ветви. За стволом столетнего дуба прятался дневной свет. Огоньки свечей в подсвечнике зябли в промозглом воздухе. Киаран смотрел на Лейзу и ждал.

— Вы должны бросить своё старое занятие, — сказал она. — Вы лорд Верховный констебль, вам нельзя заниматься грязными делами.

— Где вы увидели грязь? Воюют все, убивают все. Разница в том, что мои люди воюют и убивают за деньги. Свою должность Верховного констебля я не передам по наследству, зато передам доходное ремесло. Дело Айвилей продолжит мой сын, а я, если вы позволите, продолжу оказывать посильную помощь королю.

— Гилану всего тринадцать.

— Ему уже тринадцать! Детство мальчика заканчивается в двенадцать лет, если вы забыли.

Лейза скомкала бумагу в кулаке:

— Знаете, чего мне хочется больше всего на свете?

— Скажите. Буду знать.

— Выцарапать вам глаза.

— Сделайте это.

Лейза с трудом подняла голову:

— Вы не будете защищаться?

— Вы можете выцарапать мне глаза, надавать мне оплеух, воткнуть в меня нож. Делайте со мной что угодно, лишь бы вам стало легче. Но я не стану просить прощения за то, в чём нет моей вины. И мой отец ни в чём не виноват. Яд можно купить у любого целителя, в любой аптеке. От другого яда ваш отец умер бы сразу. А наш болезнетворный порошок позволил ему жить и позволил вам появиться на свет.

Лейза упёрлась руками в кушетку. Хотела встать и не смогла.

— «Тайны уходят в могилу», — прошипела она в злобном бессилии. — Вы нарушили свой девиз, лорд Айвиль.

— Заказчик и жертва мертвы. Хранить их секреты не имеет смысла.

— Но вы рассказали мне только сейчас! Вы молчали столько лет! Я просто раздавлена.

— И молчал бы дальше. Я не знал, что у меня возникнет… Я испытываю к вам… далеко не целомудренные чувства… Лейза… Когда я это понял, тайна о вашем отце превратилась в камень на сердце.

— Уходите. — Она ударила кулаком о колено. — Уйдите!

Киаран покинул хранилище книг. Постоял под дубом, глядя в стылое небо, исчерченное ветвями. Посидел на деревянной скамье, наблюдая, как детвора катается с горки. Побродил по льду пруда, щурясь от бликов солнца. Вернулся к зданию и уткнулся лбом в шершавую стену. Перед внутренним взором пролетели последние три месяца, наполненные незаурядными событиями. Вот его жизнь! По-другому жить он уже не сможет!

Решительным шагом прошёл в хранилище. Ногой открыл дверь кабинета и, схватив Лейзу за руки, стащил с кушетки:

— Возвращаемся в замок. Женщины не умеют трезво мыслить. Пусть меня судит король.

— Я сама поговорю с Рэном. А вы, лорд Айвиль… Вы живы, потому что так хочу я. И будете жить, пока служите моему сыну верой и правдой.

— 1.50 ~

Янара просыпалась на рассвете — будто светлеющее за окном небо странным образом проникало в опочивальню и шептало ей в ухо: проснись… Осторожно, чтобы не разбудить Рэна, она поворачивалась к нему лицом. Скользила взглядом по чёрным как смоль волосам, приоткрытым губам и шее с выпирающим кадыком. И улыбалась. В утренней тишине не было прекраснее звука, чем дыхание спящего мужа: ровное, глубокое, спокойное.