Белая кровь Тавриды

Смершевцы, солдаты и милиционеры сомкнули наконец кольцо и ворвались в развалины. Брать живьем врага, который в упор стреляет в тебя из автомата, – дело трудное, почти невыполнимое. Крота и Хитрого убили почти сразу из множества стволов. А вот Жениха взяли живьем.

Взял его Рустем Эмиралиев. Он бросился на Жениха, выбил у него автомат, они сцепились и упали на землю. Эмиралиев оказался ловчее и проворнее. Тем более что в конце короткой схватки ему подсобили милиционеры. С силой тряхнув Жениха, Рустем усадил его на землю.

– Посиди, – сказал он ему на крымско-татарском языке. – Твоя война уже закончилась…

Вначале Жених несколько раз порывался встать, но Рустем всякий раз усаживал его обратно на камни. Поняв, что его одолели, Жених какое-то время молчал, а затем спросил Эмиралиева – тоже на крымско-татарском языке:

– Ты – крымский татарин?

– А разве не видно? – усмехнулся Рустем.

– Отпусти меня! – сказал Жених. – Ты татарин, и я татарин! Мы братья! Татарин не воюет с татарином!

– Какой ты татарин? – презрительно произнес Рустем.

И добавил еще несколько слов на крымско-татарском языке. Это были не просто сами по себе слова, это были такие слова, которыми испокон веков честные крымские татары называли всяческих подлецов и проходимцев. Это были не слова, это был приговор. И Жених это понял.

– Все равно я ничего вам не скажу! – закричал он.

– Скажешь, – спокойно ответил ему Эмиралиев. – Куда ты денешься? Ты предатель, а значит, трус. А у трусов – длинный язык. Скажешь.

В развалины ворвался Белкин – запыхавшийся, исцарапанный, без фуражки.

– Ну, что? – крикнул он, затем умолк и осмотрелся. – Ага… Трое убитых, один живой… Ну, хоть так. Вы-то все целы?

– Вроде целы, – сказал кто-то из милиционеров.

– А вот Михаила подстрелили, – сказал Белкин.

– Как так? – вскинулся Эмиралиев.

– Да вот так, – горько произнес Белкин. – Попали в плечо. И еще куда-то… Чудом не задели сердце…

– Он живой? – встревоженно спросил Эмиралиев.

– Вроде как живой.

* * *

Помимо Чистова ранили еще четырех милиционеров и одного солдата. И двоих убили. Один из погибших был милиционером, а второй – сержант Лапоть. И раненых, и убитых свезли на прииски, чтобы затем отправить в Ишунь. Кого-то – на сельское кладбище, кого-то – в госпиталь.

Слух о том, что смершевцы наконец-то изловили фашистских диверсантов, мигом разлетелся по окрестным селам. На прииск стали отовсюду сходиться люди.

Белкин с другими смершевцами, комендантом и милиционерами видели, конечно, людей, но покамест им было не до них. Нужно было срочно разобраться с задержанными диверсантами, с ранеными и убитыми. Диверсантов под усиленным конвоем отправили в Ишунь. Убитых положили рядком на земле. Раненым помогали забраться в грузовик – их нужно было вести в Симферополь, в госпиталь.

Убитых мигом окружила толпа. Послышались сдержанные рыдания. Белкин сжал зубы – он не выносил женского плача.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил, подойдя к Чистову.

– Нормально, – ответил Михаил. – Малость поцарапало, а так – ерунда.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Белкин. – Подлечат тебя в госпитале, и вернешься к нам.

– Не хочу я в госпиталь! – решительно произнес Чистов. – Не поеду!

– Это как так? – удивился Белкин.

– А вот так, – воскликнул Чистов. – Какой госпиталь? Зачем мне туда ехать с двумя царапинами?

– Вот там пускай и проверят, царапины это или что-то другое, – проговорил Белкин. – Так что не дури.

– Сказал – не поеду! – отмахнулся Чистов.

Разговор происходил на повышенных тонах, и на них стали обращать внимание. К Белкину и Чистову подошли две женщины. Вернее сказать, две старухи.

– Что, бабушки? – спросил у них Белкин. – Вы что-то хотите сказать?

– А пускай он покажет нам свои раны, – сказала одна старуха. – Покажи, милок.

– Это еще зачем? – нахмурился Белкин. – Вы что, лекари?

– А может, и лекари, – сказала другая старуха. – Тебе-то почем знать?

– Смотрите, если хотите, – разрешил Чистов и глянул на Белкина: – А ты уйми свою строгость. Пускай посмотрят. Жалко, что ли?

– Сымай-ка, милок, гимнастерку, – сказала одна из старух.

Вдвоем они помогли Чистову снять гимнастерку и внимательно осмотрели и даже ощупали обе раны. А затем переглянулись между собой.

– Повезло тебе, сынок, – сказала одна из старух. – Не такие уж они и серьезные, твои раны. А значит, и в госпиталь тебе без надобности. Вылечим тебя и здесь.

– Это каким же таким лекарством? – недоверчиво спросил Белкин.

– А солью, – ответила одна из старух.

– Чем? – переспросил Белкин.

– Соль-то у нас непростая, – пояснила старуха. – Целебная она, вот что. Испокон веков ею лечились. И деды наши, и прадеды… Ну и мы тоже. И твоего товарища тоже вылечим. Ты не сомневайся.

– Слыхал? – через силу улыбнулся Чистов. – А ты говоришь – госпиталь. Лечите, бабули!

– Ну… – развел руками Белкин и больше ничего не сказал.

Женщины тотчас же принялись за дело. Откуда-то у них появились в руках чистые лоскуты ткани. К ним подошли еще две женщины помоложе. Одна в руках несла ведро с водой, а вторая – соль в горстях. Обычную соль, которую испокон веков добывали на Сиваше.