Белая лебедь. Рассказ

Он часто встречался с другом детства Петровым, с которым вместе пришли в министерство, а потом он ушел на общественную работу. Они часто спорили о будущем мироустройстве, когда пройдет черная полоса постоянного мирового кризиса и душевного надрыва людей. Тот не скрывал своих мыслей, высказывался прямо, что думает, иногда при посторонних, приходивших послушать. Но пока никто не настучал, людям было все равно, протесты стали никому не нужны.

– Система по своей природе упорно делает шаги к своей гибели, – опасно усмехался Петров. – Управленцы, не очень соображая, что делать, в страхе и истерике ведут корабль к пропасти. Народ, тоже в страхе и истерике, оживающий только от удачных захватов земель, уже подготовлен к последней битве. Он еще очнется, когда жрать будет нечего, или после атомной войны окажется в аду.

– Надо же защищаться, – жалко возражал Лопухов.

– Против кого? Кто нападает? Цивилизация второй половины века уже далеко ушла от свирепой резни викингов. Сейчас уже встали во весь рост другие, глобальные задачи. А наша власть живет в средневековье.

Тот подбил его выйти на бесполезный протест, вместе с соратниками, в которых еще тлели остатки иллюзий. На улице что-то в нем отпустило – увидел вокруг людей с хорошими лицами, настоящих друзей. Сколько вокруг, оказывается, чудесных людей! Откуда они берутся – или прячутся?

Шли рядом, плечом к плечу, дружески улыбаясь. Почему-то никому не приходило в голову, что будет как раньше – повяжут, изобьют или посадят, ибо переживали лишь настоящий момент восторга.

И вдруг Лопухов ощутил свободу, счастье. Все зажимы разжались, он чертовски осмелел. Воскресли все гуманистические порывы, героическое чувство справедливости, совесть и нравственность, которые он переживал, читая тексты классиков и диссидентов. Впервые он распрямился, чувствовал себя героем, способным смело бросить в глаза начальству все, что он о нем думает. Тем более броситься на врага, как юные романтики в великой справедливой войне. Это была законная свобода, и казалась безопасной.

Рядом с ним суетился юный Гаврош, в кепке, прикрывавшей ершистую шапку волос. В нем бушевала природная свобода, он что-то кричал.

Навстречу попался дежурный отряд полицейских. В Матюнине растерянно метнулись гены предков – он всегда знал, что героя низвергают, привязывают к скале, где его печень клюет вóрон, расстреливают или прячут на каторге. И он, схватив вырывающегося Гавроша, опрометью ринулся в подворотню.

Но никто их не преследовал. Полицейские только наблюдали.

На работе коллеги посмеивались: ну и чего они добились? И, на всякий случай сторонились Лопухова. А он разочарованно сел за свой стол, раздраженно вороша бумаги.

6

Ему представился счастливый случай. Министерство в знак особого доверия (а может быть, это чего-то хотевший от него кадровик?) выделило автомобиль, нашу единственно оставшуюся после санкций старинную надежную марку «Москвич». За старательность на работе.

На радостях на покупку не пожалели ничего. Жена потратила все свои драгоценности, оставленные в дар еще бабушкой. А это была неимоверная жертва еще молодой женщины!

С покупкой «Москвича» с него словно спала тяжелая изнуряющая тягота на всем его существе, открывалась совершенно иная жизнь в безграничной свободе. Стало единственной отрадой это белое чудо с блестящим никелированным белым лебедем на носу, распахнувшим крылья. Оно убыстряло все дела, манило в загородную весеннюю зелень, хотя могли досаждать неуправляемые заторы на дорогах.

Лопухов решил сразу отогнать только что купленную машину на дачу, проверить ее ход. Посадив своего пуделечка Норочку на сиденье рядом, он выехал на простор за городом. Там не было ничего, что давило бы на душу и заставляло вывертываться из-под каких-либо жерновов

На даче – садовом участке, полученном от министерства, он любовно облазил белую машину.

Возился под ней, с отрадным мужским чувством техники. Вокруг машины с лаем бегала Норочка. Есть что-то утишающее боль души – в этом копании в двигателе, в какой-то надежде на вольное бытие здесь и там. В этом зеленом огне жизни, к чему был предназначен рождением, но чем и нѐ жил, всей бедностью и бедой своей юдоли земной: что – мне? Что убивает всю мою судьбу?

Автомобиль для Лопухова, как и любого обывателя, – это мечта о независимости, о собственном пространстве, отгороженном от чужих. Да, это так. В изнурительных стрессах всеобщей зависимости – это вечное чудо собственной скорости. Воля движения, прятанье в интимное свое. Хотя это иллюзия, все равно живешь в социальной тяготе.

В накатившем вдохновении он даже сочинил стихи.