Белая лошадь – горе не мое

— …не глядели, — договорил директор уже в трубку. — Нет, это я не вам, здравствуйте! Да, это я. Слушаю… — Судя по выражению лица, ничего приятного ему не говорили. — Знаете что, — вдруг сказал он, явно не желая больше это неприятное слушать, — я им занимаюсь. Но кроме него у меня еще три тысячи учеников! И не пытайтесь переложить свою работу на школу. Нет, именно ваша! А я говорю — ваша! Не волнуйтесь, я свои обязанности знаю, чего и вам желаю. Семнадцать. А я вам говорю — семнадцать у меня трудных подростков! Опомнились: Яцкевич и Анисимов весной школу закончили. Вот именно! Нет, уж пусть их теперь по месту жительства учитывают, до свидания.

— Поздравляю тебя! — повернулся Арсений Александрович к другу. — Вчера этот твой скинхед Шамин опять побывал в милиции. Учинил в парке драку. Сделал ты мне подарок, Матвей, спасибо! Ведь не хотел я его в одиннадцатый брать, а ты!.. Шпана лысая!..

— Он не шпана, Сеня, и не скинхед, — нахмурился Аристотель. — Он — талант, и мы еще гордиться будем, что он у нас учился!

— Ага, если не сядет, — язвительно отозвался директор. — Не школа, а черт знает что: панки, эмо, скинхеды и эти, как их?., все в черном, по кладбищам бродят… готы! Да еще этот педагог-новатор на мою голову! — Директор хмуро глянул на сына. — Уйдите с глаз, Александр Арсеньевич, не злите меня!

Саня подчинился. И не без удовольствия. О чем еще говорить с этим ретроградом?

— Ты домой, надеюсь? — спросил в спину Арсений Александрович.

— Домой.

— «Мамину каторгу» захвати, если нетрудно. Я-то, верно, поздно вернусь…

«Маминой каторги», тетрадей по русскому и литературе, тоненьких — малышовых, и толстых, старшеклассников, накопилось много. Аристотель взялся помочь своему юному другу.

— Матвей, останешься на ужин! — решительно заявила Елена Николаевна. — А пока займись воспитанием Сашки…

Саня против этого ничего не имел и утащил Аристотеля к себе. Но не прошло и пятнадцати минут, как Елена Николаевна появилась на пороге, расстроенная, сердитая, и протянула Аристотелю оранжевую общую тетрадь.

— Полюбуйся!

Тетрадь принадлежала Шамину.

— Что опять? — насторожился Аристотель.

— А я тебе прочитаю… Я просила их написать, что они думают о гибели Пушкина… — И она прочитала: — «23 сентября. Самостоятельная работа. Дуэль и смерть Пушкина. Дуэль происходила у Черной речки на окраине Петербурга. Утром 27 января 1837 года. На месте дуэли прочистили дорожку на расстоянии 20 м. Секундантом Пушкина был Данзас. Дантес стрелял первым. Он попал А. С. Пушкину в живот. После дуэли Пушкина привезли домой и положили на диван. Александр Сергеевич Пушкин умер 29 января 1837 г.».

— Всё… — сказала Елена Николаевна и закрыла тетрадь. — Матвей, как же так?..

Аристотель молчал и мрачнел.

— Да ладно вам! — пожал плечами Саня. — Нашли из-за чего расстраиваться… Это же Шамин, чего от него ждать.

Сам Саня от Шамина не ждал ничего хорошего. Они недолюбливали друг друга — учитель и ученик. То есть, пока Саня не был учителем, отношения их складывались вполне доброжелательно: в детстве Шамин Юра был толстым беззащитным мальчиком. Во дворе его почему-то постоянно били. А Саня за него заступался. Ну, не то чтобы лез в драку — он никогда не дрался, — а просто разгонял малышню, кричал: «А ну отстаньте от него!» — и уводил к себе домой… Потом, когда Шамин принялся бегать из дома, Саня часто прятал его у себя (дома Шамина тоже били), подкармливал… И вдруг в одно лето Шамин вытянулся, раздался в плечах, и его вечно пьяный отец стал жаловаться во дворе: «На родителя, щенок, руку поднимает!» Саня тогда заканчивал институт, а Шамин — девятый класс, каждый был занят своим, но, встретившись во дворе, оба в ту пору еще улыбались друг другу: «Привет, Саня!» — «Привет, Юрик!..»

Отношения испортились в прошлом году. Испортились беспричинно, вдруг, когда Саня пришел вести географию в десятый «А». Поначалу Шамин не доставлял Сане хлопот, на уроках сидел тихо, слушал внимательно (чем немногие учителя могли похвалиться) и даже не отказывался отвечать, когда его спрашивали (что тоже, в общем, было редкостью). Но потом вдруг почувствовал Саня на себе его внимательный, наблюдающий взгляд. Пристально, недобро смотрел Шамин и даже предпринял попытку сорвать у Сани урок. Класс его не поддержал: к новому учителю относились с симпатией.

Вечером они поговорили в подъезде. Разговор получился короткий и скверный.

«Юрик, ты чего?» — спросил Саня.

Шамин взглянул на него исподлобья, сплюнул и сказал: «А пошел ты!..» — и больше на уроках географии не появлялся. А во дворе пел вслед Сане песню про фраера, который ходит в галстучке зеленом… Обидно это было и непонятно.

«Ну и черт с тобой, дурак деревянный! — решил Саня. — Мне-то что?..»

— Дай-ка мне, Лена, эту тетрадочку, — сумрачно попросил Аристотель. — И другие дай почитать…

Вечер был испорчен: Аристотель сидел и читал работы своего одиннадцатого «А», молчал, мрачнел и в конце концов ушел, отказавшись ужинать.

Тихий ангел, что ли, пролетел над школой поутру — так спокойно, так чинно начались уроки…