Саня кивнул, но в подробности не вдавался. Учителя его жалели и вздыхали. Зато за пределами учительской, в коридорах и классах, о сочувствии не было и речи: там ожидали Саню слава, восхищение, почет! Самое же странное было то, что ученики каким-то образом уже знали, что вчера вечером учитель географии спас Петухову из одиннадцатого «А». Как эти сведения просочились в среду учащихся, было в высшей степени неясно, но последствия проявились немедленно: в Александра Арсеньевича с новой силой влюбились ученицы шестых — одиннадцатых классов. На переменах они спускались на второй этаж, где у Александра Арсеньевича были уроки, и гуляли по коридору, глядя на него туманными, нездешними глазами. Александр же Арсеньевич ничего этого не замечал и, протолкавшись сквозь строй почитательниц, с неестественно равнодушным лицом направлялся по лестнице вверх. И где-нибудь между вторым и четвертым этажами непременно встречал Юлю, которая направлялась вниз, и лицо у нее было тоже неестественное… Они проходили, будто не замечая друг друга, но глаза их при этом сияли.
Последний урок был у Сани в родном шестом «Б». Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.
— Сильно больно?
— А сколько их было — семь или восемь?
— А вы нас карате научите?
Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.
— Что за глупости? — решительно сказал он. — Вы о чем? Я просто упал.
— Ага! — понимающе согласился Васильев Вова. — И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!
— Кто помнит, что я вам задавал? — стал строг учитель географии. Он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.
— Ну во-от! — заныл шестой «Б». — Чуть что, так сразу — что задавал! Ну, Сан Сенич, ну расскажите, ну все равно же мы все уже знаем!
Это заявление Александра Арсеньевича сильно заинтриговало.
— Что именно?
— Всё! — зашумел класс и принялся наперебой выкрикивать:
— Как вы шли, а там к нашей Юльке приставали…
— А вы им говорите: «Считаю до трех»…
— Занимательно! — хмыкнул Александр Арсеньевич.
— Нет, не так! Вы им сказали: «Кто не успеет скрыться, пусть немедленно начинает копить деньги на гроб!»
— Так, а они что?
— А они не поверили, их же много было!
— А я?
— А вы тут их и раскидали в разные стороны! — восторженно сообщил шестой «Б». — Одного аж через забор!..
— Неужели?
— Да не отпирайтесь, Сан Сенич! А вы где карате научились?
— Понятно… — вздохнул Александр Арсеньевич. — И откуда такая информация?
— От верблюда! — сказал Васильев Вова.
Имя этого таинственного верблюда выяснилось сразу после уроков: на улице догнал Александра Арсеньевича Кукарека и, преданно заглянув в глаза, спросил:
— А когда вы на Юлинской женитесь, я вам кем буду?..
— Слушай, — растерянно сказал Александр Арсеньевич будущему шурину, — я тебе уши сейчас оборву…
Но Кукарека не испугался и всю дорогу жаловался Сане на сестру:
— Она такая безответственная! Ей сегодня в университет, там у них, это… Не помню, как называется, в общем, историей они там занимаются раз в неделю. Она туда сейчас уйдет, а дома есть нечего…
— Так возьми и приготовь.
— Не мужское это дело! — не согласился Кукарека. — И вообще, я до вечера буду сидеть некормленый, а у нее душа не болит! Я бы на ней ни за что не женился!
— Зануда ты… — вздохнув, отозвался Саня. — Пошли, я тебя покормлю.
Кукарека на мгновение задумался, но, решив, вероятно, что меж родственниками это вполне допустимо, пошел.
Дверь им открыл Боря. Он был уныл и задумчив.
— Ты чего? — удивился Саня.
— Да так…
— Мальчики, живо руки мойте — и за стол! — скомандовала Елена Николаевна. — Санечка, как ты себя чувствуешь?
— Отлично! — доложил Саня.
— Может быть, ты все-таки скажешь мне, что с тобой вчера произошло?
— Ну, мама!
Кукарека преданно молчал, но вид имел таинственный, заговорщический. Саня показал ему кулак.
Сели за стол.
— И как это Юлька там работает?.. — ни к кому особенно не обращаясь, произнес Боря.
— Где? — с полным ртом спросил Кукарека.
— На почте, естественно.
— А чего, даже интересно! Ходишь везде, людей видишь!
Саня осторожно жевал правой стороной и слушал.
— Надоело? — сочувственно спросила Елена Николаевна. — Устал?
— Да нет… — вздохнул Боря. — Видите ли, дело не в этом, а в том, что я, кажется, начинаю презирать людей…
— Это за что же? — удивилась Елена Николаевна, а Кукарека замер, не донеся ложку до рта, и уставился на Борю непонимающе.
— Как можно так жить! — пожал плечами Боря. — Вы представляете, Елена Николаевна, эти женщины с почты… Они же совершенно бездуховные личности! И каждый день разговоры! Все одно и то же, одно и то же: о детях, о болезнях, о продуктах, о деньгах!
— Ох, Боренька, не презирай… Ты не понимаешь…