Белая лошадь – горе не мое

Свет в комнате они не включали, сидели в сумраке и молчали. Гудение троллейбусов на улице, шелест облетающего тополя, звон гитары во дворе — осенний, прощальный вечер. А кто прощается? И с кем? Непонятно, непонятно… Лешка Исупов по-прежнему торчал на подоконнике (а птиц уже совсем не было видно в стемневшем небе), глядел в синюю темень за окном и молчал о чем-то, о чем-то грустил в этот вечер шумный, смешливый ученик шестого «Б» Исупов Алексей. А о чем, кто знает?

И Кукарека притих отчего-то, забыл, что ему надо задать классному руководителю несколько волнующих душу вопросов о Бермудском треугольнике и пришельцах из космоса. А в глубине квартиры было бу-бу-бу, бу-бу-бу… Это старшее поколение обсуждало Александра Арсеньевича. «Ругают они его… все время ругают…» — думал Кукарека и никак не мог понять, за что можно ругать такого замечательного человека.

В коридоре зазвонил телефон. Саня вздохнул и поднялся.

— Алло, — сказал он.

В трубке молчали, и по молчанию этому Саня как-то сразу догадался, кто это.

— Санечка, если меня, то я сейчас! — крикнула с кухни Елена Николаевна.

— Да это меня, меня… — торопливо отозвался Саня, прикрыв трубку ладонью.

— Александра Арсеньевича можно? — наконец спросили там.

— Можно, — сказал Саня. — Это я.

— Здравствуйте… Это говорит Юля Петухова из одиннадцатого «А». Скажите, пожалуйста, а Женя у вас?

— У нас…

— А его мама потеряла…

— Он у нас… — зачем-то повторил Саня, после чего снова помолчали.

— А мама говорит, если он у вас, то пусть идет домой, а то он, наверно, вам надоел совсем уже…

— Нет, еще не совсем…

— А мама говорит, что уже поздно…

— Я провожу…

Молчание. Потом:

— А мама говорит, что это неловко…

— Почему?

— Потому! — отчаянным голосом сказала Петухова Юля. — Мама говорит, чтоб я сама за ним шла, чтоб вас не затруднять!

И тут, вместо того чтобы сказать Петуховой Юле, что его это вовсе не затруднит, Саня принялся подробно объяснять, как до него удобней добраться…

— Сейчас за тобой сестра придет, — сказал он Кукареке, поспешно запихивая под стол рюкзак.

— У-у, зараза! — рассердился младший брат. — Нигде житья от нее нету.

— Мама тебя потеряла, при чем тут Юля?

— Ага, мама! Мама сегодня на дежурстве! Это Юлинская привередничает…

Леша спрыгнул с подоконника.

— Я пойду. Завтра — как всегда?

— Да, на вокзале, — кивнул Саня, лихорадочно оглядывая свою комнату: надо было успеть прибраться.

И он почти успел, когда снова позвонила Петухова Юля и виноватым голосом сообщила, что она заблудилась: трамвая долго не было и она решила идти пешком, напрямик.

— Как вы шли, вспоминайте!

— От кинотеатра дворами…

— Какими? Приметы назовите!

— Ну… Там белье висело на веревке… Синяя такая рубашка. А в соседнем дворе в футбол играли. Один — Валера…

— Какой Валера?

— Малыш… В футбол играл, в шапке с помпоном. А его мама домой все звала…

— А еще?

— Еще — гаражи, а на них две кошки… За гаражами пустырь какой-то, а посередине телефонная будка стоит… Я из нее звоню…

— Ясно, — сказал Саня. — Сейчас мы за вами придем… — Собирайся, живо, — велел он Кукареке. — Юлю пойдем искать.

— Очень надо! — недовольно засопел тот. — Звали ее?

Они вышли в ясный осенний мрак. Во дворе, под тополем, печально звенели струны, там, под тополем, пели горестно и страстно:

Уходит капитан в далекий путь,
Целуя девушку из Нагасаки…

В толпе голосов сразу слышен был один — сильный, красивый — голос Шамина, Саниного неблагополучного ученика. Голос этот, легко и медленно летящий в темноте над двором, будто не замечал надсадных, дурацких слов песни, он пел о чем-то другом — и слушать хотелось… Но все вдруг смолкло разом, смешалось — это Шамин заметил Саню, и над двором разнеслось:

Фраер ходит в галстучке зеленом,
Ждет тебя, тоскуя, у ворот,
Только он надеется напрасно,
Это ясно…

Это Сане посвящалось, сомневаться не приходилось. Скинхеды — ребята загадочные, терпеть не могут негров и учителей географии.

Они долго бродили в темноте по дворам, но в конце концов им повезло.

— А я тебе говорю — домой! — кричали из форточки.

— Еще рано! — упрямился в темноте мальчишеский голос.

— Валера, ты слышал, что я тебе сказала?!

— Ну, мам!

— Нечего мамкать, домой!

— Ну мамочка!

— А уроки сделал?

— Сделал!

— Не ври!

— Ну мамусенька!

— Чтоб через десять минут был дома, — сдался взрослый голос.

— Через пятнадцать! — ответил невидимый во тьме Валера и умчался в глубину двора, где неистово лупили по мячу и вопили гневно:

— Толик, пас!

— Вон гаражи, — сказал Кукарека. — Только кошек уже нет… Что они, дуры, что ли, сидеть и ждать…

За гаражами действительно был пустырь, заросший высокой полынью, а в центре полынного пространства странно светилась новенькая телефонная будка, светилась не электричеством будто, а оттого, что внутри ее был огонек — Петухова Юля в алой ветровке. Петухова из одиннадцатого «А» была тихая, серьезная девочка, смуглая, темноглазая, совсем непохожая на своего белобрысого, конопатого брата.