Белая лошадь – горе не мое

Глаза у Сани слипались — ведь ночью он почти не спал. Но пришел из школы Арсений Александрович, озабоченно взглянул на сонно ужинающего Борю и увлек сына в ванную.

У Арсения Александровича только что был Исаков-старший. Директор успокоил его: все в порядке, Боря жив-здоров, но дома жить не хочет… Исакова-старшего, надо сказать, это успокоило не очень.

— Что ты, как педагог, в этой ситуации должен и обязан был сделать?! — возмущенным шепотом выговаривал в ванной Арсений Александрович.

— Что? — сонно спросил Саня.

— Снять конфликт, объяснить мальчику, что он не прав!

— А если он прав?

— Даже если он прав, ты, ради мира в семье, должен был…

— Зачем?! — вскочил Саня. Сон его прошел, он готов был спорить.

А директор школы спорить не хотел: чего уж теперь спорить, после драки кулаками махать… Он только посмотрел на сына долгим отчаявшимся взглядом.

Отчаяние его проистекало из того, что сын-учитель не понимает самых простых истин:

П е р в о е: есть дети и есть взрослые. Взрослые — это взрослые. А дети — это всего лишь дети, неужели непонятно?

В т о р о е: дети ни за что не отвечают и живут себе припеваючи. Взрослые отвечают за все. И за детей, между прочим, тоже!

Т р е т ь е: поэтому, даже если взрослые и бывают неправы в отдельных (редких) случаях, то они все равно правы. Потому что они взрослые, они хозяева мира!

Ч е т в е р т о е: а дети пока только растут и ничего в мире не понимают. Что они знают о жизни? Да ничего они не знают, кроме того, что написано в учебниках. Да и то, что написано в учебниках, будем откровенны, они знают не то чтобы очень! А туда же — в судьи: то им не так, это им не так, умникам! Судить-то легко, а попробовали бы сами…

— Попробуют, не волнуйся! — пообещал Саня директору школы.

Нет, сын был решительно неисправим. Арсений Александрович вздохнул и отправился спать. Он ведь тоже провел нынче бессонную ночь.

— Жареный петух тебя еще не клевал в это самое место… — с грустью пробормотал он. — Вот будет у тебя самого сын, я погляжу, что ты тогда скажешь…

На следующий день Саня впервые в жизни поссорился с Аристотелем.

— Бросьте вы! — покачал головой историк, посвященный в суть Бориной истории. — Он сын своего отца. Только он этого еще не понял.

— Неправда! — горячо возразил Саня. — Вы не понимаете!..

— Кабы… — вздохнул Аристотель.

— Ну почему, почему вы так говорите?! Борька — замечательный человек, он всегда за всех…

— Это у него от хорошей жизни, — махнул рукой историк. — Сытый, ухоженный, беды не нюхавший…

— Ну да! — взъелся Саня. — Жареный петух его не клевал, да? Это мы уже слышали!

Аристотель прищурился, внимательно посмотрел на Саню:

— Нехорошо, конечно, но хочешь пари?

— Какое?

— Я утверждаю, что гордому, мятежному юноше Исакову двух недель вполне хватит, чтоб осознать свою ошибку и вернуться в лоно родной семьи…

— Матвей! — укоризненно вмешался Арсений Александрович.

— Спорим! — яростно согласился Саня. — Кто проиграл — уходит из школы заведовать овощебазой!

— Ну уж нет! — усмехнулся Аристотель. — Это — уволь…

— Боитесь? — торжествовал Саня.

— Тебя, дурака, жалко… — вздохнул Аристотель, и Саня вдруг подумал, что Матвей Иванович стал старым, а ведь раньше все понимал… Печально стало Сане.

— Сегодня тридцатое сентября, запоминайте, Матвей Иванович, — сказал он.

И опять пришла долгожданная суббота.

В полночь небо над лесом вызвездило. Ясное, большое, оно стояло над головой…

— Сан Сенич… — позвал в тишине Толик Адыев. — А ведь правда, там кто-то есть?.. — он лежал навзничь посреди поляны и пристально смотрел в небо, будто хотел разглядеть этого «кого-то» немедленно. — Может, сейчас тоже смотрит на нас и мучается, есть мы или нет…

Это начинались лесные разговоры: ночь, огонь — можно говорить, не боясь, что посмеются, покрутят пальцем у виска…

— Бог, что ли? — настороженно спросил Кукарека.

— Люди… Братья по разуму…

— Наверное, есть, — отозвался Саня.

— А как это — Вселенная бесконечна? — задумалась вдруг толстая девочка Мила и перестала жевать.

— Да очень просто! — решительно ответил Вовка Васильев. — Нет конца и все!

— Все звезды, звезды?

— Ну.

— А за ними что?

— Тоже звезды, чего тут непонятного?

— Да ведь все равно они где-то кончаются, а там что будет?

— Они не кончаются, вот и все, поняла?

Мила мотала головой.

— А тебе не все равно? — скучно спросил Лешка.

— Нет, — испуганно ответила Мила. — Мне не все равно, мне страшно…

— Ну и дура! — пробормотал Лешка. — Нашла чего бояться.

— Чего бояться? — удивился Васильев. — Вот скоро уже совсем все откроют и мы узнаем, как тут все устроено!

— А я люблю из форточки ночью смотреть… — сказала Юля. — Ночью встанешь потихоньку, высунешься, а до самого горизонта окна светят… Так странно — люди кругом живут… Рядом, а никогда не узнаешь, какие они, как им там… А на звезды лучше долго не смотреть: им всё всё равно. И тебе всё всё равно делается, смотришь на них, смотришь и забываешь: где ты, кто ты, зачем ты?..

— А из форточки дует, между прочим, — перебил сестру Кукарека. — И прямо на меня! Понятно теперь, почему я всегда простуженный!

— Хоть бы они прилетели! — вздохнул Адыев.