Белая лошадь – горе не мое

— Горе луковое, больно?.. Мальчики, возьмите его, отнесите наверх… Он упадет сейчас…

— Сам! — выговорил Саня, мотая головой. — Юлька где?..

— Да здесь твоя Юлька, — успокоил Михо. — Давай-ка я тебя дотащу.

— Не троньте его! — сердито крикнула Юля и подскочила к Сане с явным намерением защитить его от друзей. — Его нельзя так… — и повернула к Сане светлое свое, все понимающее лицо. — Больно?..

Сане вдруг стало совсем не больно, он шагнул от стены, а Юлька уткнулась ему в плечо и заревела в голос, как маленькая…

Во тьме пустого двора, на скамейке под тополем, сидел, скорчившись, Шамин. Шамину было больно, и он изо всех сил сжимал зубы, чтобы эту непонятную боль сдержать. Он совсем не пострадал в драке, имевшей место несколько часов назад — он умел драться. Но все-таки было больно, так больно, что хоть в голос вой: «Я люблю тебя, я люблю!.. Я утром просыпаюсь и сразу — о тебе, о том, что увижу тебя, я днем за тобой по пятам, прячась за углами, я вечером: пусть ты мне приснишься, ты, ты, мне никто больше… а ты меня — нет…»

Что с ней делать, с этой любовью, лишней, бездомной, ненужной тебе, куда девать?..

Лолу бы Игнатьевну сюда, чтоб объяснила… Но Лола Игнатьевна спала, а трудный подросток, гроза окрестностей сидел и плакал во тьме под тополем…

— Интересно узнать, как ты в таком виде в школу пойдешь? — с некоторой долей сарказма поинтересовался наутро директор.

Учитель географии заглянул в зеркало. Вид у него, действительно, был мужественный. И даже слишком: распухшие губы, отчетливая ссадина на лбу, яростно-фиолетовый синяк под левым глазом…

— Болит? — сочувственно спросил Боря, наблюдая, как Елена Николаевна замазывает крем-пудрой Санин «фонарь».

Конечно, болело! Левый бок болел и правая коленка, но разве это имело сейчас хоть какое-нибудь значение! Настроение у Сани было удивительно славное, то есть он с утра пребывал в каком-то счастливом тумане, что Елену Николаевну очень беспокоило.

— Может, полежать тебе сегодня, Санечка?.. — сказала она.

Но сын рвался в школу.

Коллеги в учительской, увидев его, охнули.

— Сколько хулиганов развелось… — возмутилась Ася Павловна. — И откуда они только берутся?

— А вы, что ж, с ними… дрались?.. — не одобрила Саню Лола Игнатьевна.

Саня кивнул, но в подробности не вдавался. Учителя его жалели и вздыхали. Зато за пределами учительской, в коридорах и классах, о сочувствии не было и речи: там ожидали Саню слава, восхищение, почет! Самое же странное было то, что ученики каким-то образом уже знали, что вчера вечером учитель географии спас Петухову из десятого «А». Как эти сведения просочились в среду учащихся, было в высшей степени неясно, но последствия проявились немедленно: в Александра Арсеньевича с новой силой влюбились ученицы седьмых — десятых классов. На переменах они спускались на второй этаж, где у Александра Арсеньевича были уроки, и гуляли по коридору, глядя на него туманными, нездешними глазами. Александр же Арсеньевич ничего этого не замечал и, протолкавшись сквозь строй почитательниц, с неестественно равнодушным лицом направлялся по лестнице вверх. И где-нибудь между вторым и четвертым этажами непременно встречал Юлю, которая направлялась вниз, и лицо у нее было тоже неестественное… Они проходили, будто не замечая друг друга, но глаза их при этом сияли.

Последний урок был у Сани в родном шестом «Б». Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.

— Сильно больно?

— А сколько их было — семь или восемь?

— А вы нас каратэ научите?

Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.

— Что за глупости? — решительно сказал он. — Вы о чем? Я просто упал.

— Ага! — понимающе согласился Васильев Вова. — И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!

— Кто помнит, что я вам задавал? — стал строг учитель географии, он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.

— Ну вот! — заныл шестой «Б». — Чуть что, так сразу — что задавал! Ну, Сан Сенич, ну расскажите, ну все равно же мы все уже знаем!

Это заявление Александра Арсеньевича сильно заинтриговало.

— Что именно?

— Всё! — зашумел класс и принялся наперебой выкрикивать:

— Как вы шли, а там к нашей Юльке приставали…

— А вы им говорите: «Считаю до трех»…

— Занимательно, — хмыкнул Александр Арсеньевич.

— Нет, не так! Вы им сказали: «Кто не успеет скрыться, пусть немедленно начинает копить деньги на гроб!»

— Так, а они что?

— А они не поверили, их же много было!

— А я?

— А вы тут их и раскидали в разные стороны! — восторженно сообщил шестой «Б». — Одного аж через забор!..

— Неужели?

— Да не отпирайтесь, Сан Сенич! А вы где каратэ научились?

— Понятно, — вздохнул Александр Арсеньевич. — И откуда такая информация?

— От верблюда! — сказал Васильев Вова.

Имя этого таинственного верблюда выяснилось сразу после уроков: на улице догнал Александра Арсеньевича Кукарека и, преданно заглянув в глаза, спросил:

— А когда вы на Юлинской женитесь, я вам кем буду?..

— Слушай, — растерянно сказал Александр Арсеньевич будущему шурину, я тебе уши сейчас оборву…