Белая муха, убийца мужчин

Только представьте себе: он считал мой Замок своими исконными владениями… Я не собирался сдаваться. Я чувствовал свою силу. Ведь я открыл для себя нашу Великую Историю — и её Героев. Национальных Героев. Моих предков. Их надо было как можно скорее объявить своими, пока не перехватили литовцы или поляки. Или отбить у соседей, или обменять на других — национальными героями не стыдно торговать. Стыдно их не знать.

Мой предок, магнат Саха-Якутский, который когда-то владел этим Замком, был одним из тех, кто отдал жизнь за святую Родину. Быстрый конь, острая сабля, лихие усы — и святая Родина, ради которой конь, усы и сабля сплетались в один убийственный клубок, что катился по Великой Истории и сеял смерть для врагов, одновременно умножая честь этой земли и силу её властелинов. Конь, сабля, усы и Батьковщина — это было понятно и красиво. И не требовало дополнений и пояснений.

Единственное, что меня смущало — это песня. Которую, кстати говоря, я впервые услышал только в этом году.

Глуповатая народная песня. Народная — значит, написанная неким холопом неизвестно когда и зачем. Песня, которую сегодня так часто можно услышать по радио в хип-хоповой обработке.

Ой крычала Ганна

Ні позна ні рана

Ой гарэла Ганна

На вачах у пана

Як забралі Ганну

Прывязалі Ганну

Да таго да дрэва

Дзе месяц начуе

Ой гарэла Ганна

На зары гарэла

Пакідала душанька

Маладое цела.

Я убеждал себя, что мне не о чем беспокоиться, что это просто ужастик для простонародья, что речь в песне идёт не о моих предках, не они привязали ту Ганну, кто угодно — но не они! И кто сказал, что она действительно народная? Вот лично мне слышится в ней какая-то подозрительная литературщина! Нутром чувствую умелую руку бойцов информационной войны эпохи позднего барокко… Или раннего…

Но песня не давала мне покоя.

Быстрый конь, лихие усы и острая сабля. И верёвка, панове.

Да, список неполный: была ещё верёвка. Совсем не гордая и вовсе не благородная. Оружие обычного убийцы.

Верёвка, которая сдавила обнажённое тело молодой женщины. Беззащитной изнасилованной женщины. Шорох трута, чирканье кремня о кресало. Её крик. Запах жареной человечины.

Мне не хотелось иметь к этому никакого отношения. Мне хотелось, чтобы мой предок был величественным и чистым — как стеклянный бог, вымытый дождями нашей Великой Истории, отполированный справедливым временем до героического блеска. Возможно, поэтому я наконец-то собрался и поехал в свой Замок. Чтобы назло Тадеушу Р-скому ходить по его залам и коридорам, оставлять здесь свои следы и отпечатки пальцев: свои на своем. Чтобы больше не думать о той убогой песне. Чтобы думать о славе и чести. Чтобы слава и честь заглушили песню о горелом мясе. Чтобы своей громадиной Замок заглушил гнусное ощущение моей причастности к убийству. Но всё вышло наоборот. Белые колготки оказались сильнее всех боевых хоругвей. Я так и не смог доказать себе, что слава предков сильнее верёвки в руках их жестоких слуг.

Однако пока что от меня, насупившись, ждали ответа сразу несколько людей и женщин.

Естественно, ничего о своем Замке я им не сказал. Кто бы правильно понял меня здесь, в этой компании? Михаил свет Юрьевич? Григорий фон Айфон? Павлюк Перетрах? Или Тимур, мужчина му? Женщина в зелёном? Госпожа Ацтекская? Весёлый немец? Существовала только одна возможность сделать так, чтобы они отстали.

«Я пишу книгу, — вяло вздохнул я, пряча глаза. — Книжку о Замке. О магнатах Саха-Якутских. Поэтому и приехал».

«Так я и думал», — с облегчением выдохнул Рыгор.

«Эх, сынок», — разочарованно и осуждающе посмотрел на меня Отставник. Для него я больше не существовал как мужчина.

«Писатель, значит», — сказал Павлюк и зевнул.

«А, ну нормально», — потерял ко мне всякий интерес Тимур.

«Инженер человеческих бздуш», — пошутил Виталик.

И они со спокойной душой начали укладываться, кто где мог — тем более, места в нашей тюрьме хватало на всех: людей, женщин и привидений.

«Эй, Немона, — крикнул Виталик молчаливым дверям, подгребая под себя жену. — Лиза, кому говорю!»

Как ни удивительно, в комнату сразу же заглянула наша охранница, вопросительно приподняв густые брови.

«Передай там, что мы требуем телевизор! — сказал Виталик. — Я без ящика заснуть не могу».

Немона Лиза исчезла, кто-то из женщин выключил свет, и только тогда в темноте захохотал Тимур: «Нормально ты её. А что, это идея, надо у них всё время чего-то требовать. На нервишках поиграть у девок».

«Ага, на нервишках, — раздался сонный голос Рыгора. — А потом нервишки не выдержат, и какая-нибудь потрошительница тебе в жопу всю обойму выпустит. Нет, я хочу отсюда живым выйти, и все хотят, скажи, писатель?»

Но я сделал вид, что сплю.

13. БЕЛАЯ МУХА

…И снова мне шестнадцать. Я живу на окраине города. Вчера я выбивал ковры и познакомился с девочкой, которую перевели в нашу школу — и вот уже думаю только о ней. Той, которая через много-много лет станет Босой. Босой ведьмой.

На следующий день мы снова встретились после уроков там, на ковровом пустыре, и она потребовала, чтобы я показал ей, где начинается город.