Белая нить

— Я задыхаюсь с тобой. — Странно, но голос его всё еще звучал тихо, даже немного смиренно. — Вечно нас трое: ты, я и твоя воображаемая соперница. Заглядываются на меня дриады или нет — не столь важно. Иногда мне кажется, будто ты не видишь дальше своего носа, будто только и ждешь повода, чтобы поругаться со мной. Ты хоть поняла, что лес смута постигла? Когда ты превратилась в ревнивую королеву, Фрез? Право, от дриады, которая меня привлекала, уже ничего не осталось.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты очень красива, — Олеандр поднялся с лавки. — Но я уже давно не гоняюсь за красотой, веришь? Куда важнее для меня то, что здесь… — Он постучал пальцем по виску. — А еще здесь. — И ударил кулаком в грудь, вслушиваясь в стук сердца. — Подумай об этом, прошу.

— Ты уходишь? — Глаза Фрез, наполненные влагой, блестели в лучах солнца. — Скажи, Азалия в самом деле жива?

— Да, — Олеандр кивнул.

— Ты ожидаешь нападения?

— Предвосхищаю.

— Я помогу.

— Нет, — отрезал Олеандр.

И задумался, как поступить с Фрезией. Оправить её к лимнадам? Да. Наверное, это лучший выбор.

— Ты отступишь с поселенцами в Вальтос, — возвестил он, растирая затекшие плечи. — Ты только от забытья отошла. Какое сражение? Вдобавок… Неужели ты не понимаешь, как дриады ныне к тебе относятся? Ты дочь смутьяна!

— Я докажу, что не поддерживаю отца! — вскрикнула Фрез. — Я не совершила ничего дурного!

Она обратила к нему взор и сжала кулаки, будто готовясь вступить в схватку с армией врагов.

— А вторжение в дом правителя? — Олеандр улыбнулся уголком губ. — Это благое деяние?

Разговор шел по кругу и заходил в тупик. Поэтому, не дождавшись ответа, он развернулся, бросил напоследок:

— Сперва мне докажи, что у тебя голова на плечах имеется. — И быстро покинул лекарню.

Чёрная нить

Редко Эсфирь теперь встречалась с Олеандром. Но точно знала: где бы он ни был, куда бы ни ступал, везде и всюду его сопровождали разноцветные глаза, цепкие и холодные, как острия стилетов. Глендауэр, его названный брат, бродил за ним бесшумной, а порой и незримой тенью.

Сознаться, океанид пугал Эсфирь. Он странно ходил. Странно говорил. Странно смотрел — она знала, ведь когда он не глядел на Олеандра, он глядел на неё. И от взглядов тех, подёрнутых морозной дымкой, в жилах стыла кровь. Она долго наблюдала за тем, как Глендауэр наблюдает за ней. И вдруг поняла, что он оценивает её с той же дотошностью, с какой следит за братом.

Верно, тоже думает, что я выродок, — решила тогда она и повела себя умно, как показалось — перестала обращать на океанида внимание. Все равно он не горел желанием вести с ней беседы. Только смотрел. Странно смотрел. Бр-р!

Дни сменяли друг друга, словно спицы в колесах. И вот лесные земли, где еще недавно суетились поселенцы, омертвели. Парились в серой духоте покинутые дома, хозяйственные постройки и лавки торговцев. Качались на лозах брошенные шаровары и рубахи — оглядев их, можно было угадать, сколько дриад жило в семье. Непрерывно отражался в ушах шелест металла: у Вечного Древа хранители проверяли и обтачивали мечи и копья для земляных ям.

Неподалеку от лекарни, где спала Эсфирь, за листвой и крышами тут и там виднелись коконы-качели — лиственные шарики, сплетенные из прутьев, полые внутри, с дверцей. Они висели на длинных веревках, привязанных к ветвям. Изредка покачивались, толкаемые ветром.

Той ночью Эсфирь выпорхнула во двор. Заползла в ближайший кокон и прикрыла дверцу. Вперед-назад, вперед-назад: она раскачивалась, попутно расшатывая укрытие, силясь развеять скуку и тревоги.

Эсфирь хватило дурости вернуться к дриадам. В кого она превратилась? Не считая океанида, больше никто не оглядывал её с толикой подозрения. Для дриад она стала доброй девочкой, призывающей целительные чары. Доброй девочкой, которая всегда поможет. Она и правда помогала. Помогала и надеялась, что браслеты не разрушатся. Она отжимала у жизни мгновения покоя и только во тьме ночи, томясь в одиночестве, возрождала в памяти картину боя — того самого, у курганов, когда внутри бушевало пламя неодолимости.

Стрела зелёных чар пролетела над деревьями, и Эсфирь вздрогнула. Ворох искр с щелчками пронесся следом, и всё стихло. Остались только погруженная в полумрак улочка и бредущий по ней юноша, белокожий, словно неживой. Вокруг него прыгали крохотные кристаллики льда.

Глендауэр ступал к коконам и казался куда менее настоящим, чем все вокруг. Он не растворялся в воздухе. Просто выглядел, как призрак. Как светлое пятно на цветастой картине, которое хочется залить красками.

— Хм-м… — Эсфирь открыла дверцу кокона, спустила ноги на землю.

В тот же миг перед ней застыл океанид. Левую руку он отвел за спину, правую приложил к груди и учтиво поклонился.

— Прошу прощения, милая Эсфирь, — произнес он тихо, но четко. — Я потревожил ваш покой.

— Нестрашно, — с запинкой отозвалась она. — Как вы там говорите… М-м… Чем обязана?