Однако большевики, навалившись на Западную армию, разбив ее наступление на Волгу и оттеснив за реку Белую, сосредоточили теперь удар своих главных сил на Сибирскую армию Гайды. И сейчас же вслед за взятием Глазова начались у него неудачи, которые с каждым днем принимали все больший размер и обратились наконец в катастрофу. В некоторых частях Сибирской армии, подпавшей пропаганде чешских и доморощенных политиканов, начались восстания и переход на сторону большевиков; это сопровождалось, как всегда в таких случаях, избиением многострадального русского офицерства.
Гайда использовал эти затруднения по-своему. Он прислал в Омск, минуя верховного правителя, прямо в кабинет министров ноту, в которой излагал, что причина неудач лежит не на нем, а в неумелом руководстве армиями; он грозил, что дело погибнет, если не передадут управление всеми русскими силами ему, Гайде. Особенно он нападал на начальника штаба верховного правителя, на генерала Лебедева. Тон ноты был угрожающий, – что-де если не подчинят все армии Гайде, то он или уедет совсем, или повернет штыки своей армии на Омск.
Там поднялась большая тревога. Адмиралу Колчаку пришлось ехать самому в Екатеринбург, на свидание с Гайдой; оттуда оба они вернулись в Омск. Здесь шли долгие колебания, переговоры, а Сибирская армия в это время отходила все дальше. Верховный правитель хотел прогнать Гайду, так как уже выяснились почти все его закулисные замыслы и интриги, как равно и связь его с чешскими политиканами. Но в конце концов адмирал не решился на этот крайний, как тогда ему казалось, шаг и пошел на уступки. Гайде была подчинена Западная армия – в оперативном отношении.
Но действия приняли такой оборот, что через два дня уже пришлось этот приказ отменить. «Бессмертный батальон имени генерала Гайды» перешел на сторону большевиков; это печальное явление повторялось почти ежедневно на различных участках фронта Сибирской армии. Неудача ее, вместо обещанных легких успехов, действовала удручающе на войска и на население, а усиливавшаяся пропаганда большевиков и их агентов в Сибири ввергла массы снова в крайне нервное состояние, полное волнений и брожения. Этим и объясняются измены воинских частей и переход их на сторону большевиков. Все это происходило как раз в то время, когда внутреннее положение в соседней Западной армии, командование которой в те тяжелые дни адмирал Колчак возложил на меня, становилось все прочнее; чисто народное движение против большевиков увеличивалось там с каждым днем. И в моей армии не было ни одного случая измены.
Сибирская армия, так недавно еще сильная и многочисленная, таяла и исчезала. Кроме указанных выше причин, много способствовало этому безостановочное отступление, почти без попыток образовать резервы и переходом в наступление остановить натиск красных. Без боев была оставлена Пермь с заводами, с потерей огромного количества снабжения, складов, с потерей всей нашей речной флотилии. Эта безнадежность, вытекавшая из полного неумения и неспособности фармацевта-генерала, действовала на сибирские части все хуже и хуже.
В эти дни верховный правитель решил устранить от командования Гайду и заменить его другим лицом. Гайда пытался противодействовать, выступил снова с угрозами, отказался подчиняться. Тогда адмирал Колчак издал приказ об увольнении Гайды в отставку, с лишением его права носить русский мундир.
В особом поезде, увозя все свои ценности, в сопровождении близких ему клевретов, под покровительством Чехословацкого национального комитета и француза Жанена выехал авантюрист Гейдль, минуя Омск, во Владивосток. И там засел он до осени.
Мы справились в те дни с бедой. Сибирь – эта страна неиссякаемых источников, страна будущего, – дала силы, а русская выдержка все переборола. Вместе с отходом вглубь Сибири мы производили необходимые реформы, пополняли свои ряды и готовились к новому периоду нашей отечественной борьбы.
В тот 1919 год в Сибири была очень мягкая и запоздалая осень. Золотые дни, румяные закаты, нежные зори, и даже ночи были теплые, лишь с легким дыханием приближающейся зимы. Необозримые поля Западной Сибири убегали к бледно-голубому горизонту, волнуясь и переливаясь пышными темно-золотыми колосьями созревших хлебов. Урожай был тогда повсюду на редкость обильный. Теплая, сухая осень напоминала собою весну и была очень подходящим временем для широких активных действий.