Белая Согра

Как вдруг – точно: на самой верхотуре, где уже растут сосны и, кажется, начинается лес, появляются: крыша, заборчик, сарайка. У забора стоит задом на выезд зелёная «Нива». Чем ближе подходит Жу, тем яснее видит: всё здесь такое хозяйственное, ладное, сбитое, всё такое чистенькое, приятное. Хорошие люди должны здесь жить. Пчеловоды.

Ворота открыты, и Жу заходит во двор. Тишина и покой. На двери открытой сарайки развешаны сети. Внутри виднеются удочки, ещё какие-то снасти. У забора привален старый улей – зелёный домик. Жу смотрит на него и улыбается. Почему-то очень приятно смотреть на этот нежилой дом, такой он опрятный и ладный, как всё здесь. Прям хоть в нём и живи.

На окне – вазочка, в ней жёлтые цветочки купавницы. Что дальше в комнате – не видно, окно высоко. Жу привстаёт на цыпочки, но не дотягивается. Поднимается на крыльцо, дёргает дверь. Закрыто.

Вот это облом. Вот это, правда, облом. Так уже хотелось заглянуть в этот дом, увидеть таких же опрятных, приятных его хозяев. И вот. Неужели никого дома нет? Но ворота нараспашку, машина в проезде. Сарайка открыта. Может, там кто? Жу делает шаг с крыльца.

Лай и звон цепи ударяют в мозг. Жу отпрыгивает. Серая лайка, скаля зубы, прыгает у самых ног. Чуть-чуть не хватает цепи до крыльца, а то бы цапнула. Но больше никуда не шагнёшь. Дорога отрезана. Собака давится злобой, раздувает ноздри, щурит и без того узкие глаза. Шерсть на загривке дыбом. Здоровый, поджарый кобель.

Собака. Ну, конечно, у них же у всех тут обязательно – цепь, на цепи пёс. Как же можно было забыть?!

– Тихо, тихо. Ну, пожалуйста, пёсик. Тихо. Я ничего не трону. Я уйду. Ты пусти меня – уйду. Тихо…

Пёсик не слушает. Он и не расслышит голоса Жу за собственным лаем. Жу стоит, не дыша, жмётся к двери. Ну как можно было так расслабиться, как можно было забыть про собаку?

– Фу! Фу ты, окаянный! – слышится вдруг голос откуда-то сбоку, и звенит, раскрываясь, окно. – А ты чего притащился? Ничего не купим, мы ничего не покупаем!

Женское круглое лицо, пышные седые кудри. Собака не унимается. От лая и звона Жу не разбирает слов.

– Да тихо ты, Серой! – в спину толкает открывающаяся дверь. Жу сторонится, чтобы не слететь с крылца в разинутую пасть. Кто-то выходит. – Ну, чего разбрехался. Молодец. Молодец.

Приземистый крепкий мужик, тоже седой, как лунь, спускается к собаке, треплет по холке. Собака виляет хвостом, но тут же, в обход хозяина, снова рвётся на Жу.

– Да уйди ты с глаз! – не оборачиваясь, кричит мужик. – Уйди, а то не уймётся!

– Так куда мне… я же не…

– Ничего мы не купим! Ничего! – добавляется крик из окна.

– Да я не…

– Вали, давай, пока держу. Ну, живо!

– Да я не продаю ничего! – кричит Жу, вдруг набираясь смелости и голоса. – Я за другим. Меня тётя Валя послала. Я спросить!

– Спросить? Чего ещё спросить? – Мужик оборачивается. У него такое же круглое, в таком же седом ореоле волос лицо, и вообще они похожи с бабкой, которая смотрит из окна.

– Тётя Валя – это какая? – спрашивает та. – Шустикова, что ли?

– Шустикова! – кричит Жу, перекрывая лай.

– Валентина, что ли? Шустикова? – повторяют дед с бабкой вместе. – Так и чего надо-то?

– Можот, мёду? – с надеждой спрашивает бабка. – Накачали вот только вчера.

– Можно и мёду, – кивает Жу. – Но вообще мне спросить.

– Дак войди в дом, чего стоишь-то? Фу! Серой, фу! Успокойся! Давай, воды налью. Эко, измаялси…

Жу заходит.

Собачий лай не стихает, хоть и становится за дверью тише.

Сени, в которые попадает Жу, широкие, и пахнет в них сеном. Дверь в дом открыта, и там видны стол, большая печь. Чуть подальше – холодильник: полный набор. Кухня просторная, чистая. Светлая занавесочка отделяет жилую комнату.

Кто-то сидит за столом спиной ко входу.

– Входи, чего уж. – Седовласая хозяйка стоит в дверях. Сзади входит хозяин. Хозяйка тут же идёт обратно в комнату. – У нас, знашь, быват что, ходят всякие – цыгане да эти… коми…

– Коммивояжёры, – выговаривает хозяин.

– На отшибе живём, дак всяк, кому не лень, ходит, стучит, – продолжает хозяйка.

– Так уж мы терпели-терпели, да вот Серого привязали, пусть дом охранят.

– Его не слышно было. Совсем, – говорит Жу, проходя тоже.

– Дак прикемарил, – усмехается хозяин. – Жара. Тожо-т тяжко ему. Тоже человек.

– А я смотрю – лицо-то знакомое, – вдруг оборачивается третий, и Жу различает в контровом свете – тётя Маруся. Та самая, которая настоящая Маруся, Мария Семёновна. – Только ты ж с волосами была. Где волосы-ти?

– С волосами, – кивает Жу, проводит ладонью по голове и улыбается неуклюже. И все вокруг тоже улыбаются на эту улыбку. Становится как-то проще.

– А, так то девка, что ли? – удивляется хозяин. – А я думал: парень. Думаю: откуда такой парень у нас появился? Одет не по-нашему.

– Девка, девка, Манефы Феофановны внучка, – кивает тётя Маруся. – А чего обрилась-то? Аль после лесу?

– Так. Жарко, – пожимает плечами Жу.

– А то я дума, в лесу-то эта есь – лосина вошь. Можот, потому? – хихикает Маруся.

– А, так это котора потерялась? – изумляется вдруг хозяин, но хозяйка его одёргивает, подвигает стул и говорит Жу ласково: