Белая волчица

Лукомор ничуть не раскаивался в содеянном. В нем не было сожаления, но и чувства гордости за себя он не испытывал, не упивался своей мнимой победой над чужой жизнью. Гражданин Елецкий просто говорил, сухим, бездушным языком излагал факты. Взгляд такой же пустой, как воздушное пространство посреди океана. В нем беспросветная тишина, мертвый штиль.

Дознаватель принес бланки протоколов. Одинцов жестами велел ему поторопиться. Вдруг Елецкий выйдет из состояния, в котором он теперь находится, и откажется поставить закорючку под протоколом явки с повинной? Сейчас он и под пустым местом на бумаге распишется, но этим будет нарушен закон.

– Когда это произошло?

– Семь лет назад. Утром.

– Вы ее задушили?

– Да, я ее задушил, – с противоестественным равнодушием подтвердил Елецкий.

Максим глянул, как дознаватель заполняет протокол, и покачал головой. «Мною, дознавателем следственного отделения УВД по Бочаровскому району…» Не с того этот умник начал! Шапку можно будет составить потом. Сейчас важен текст, отражающий суть происшествия. «Гражданин Елецкий Д. А. сообщил о совершенном им преступлении». «Я, Елецкий Дмитрий Андреевич, сообщаю о том, что…»

– Утром это было, – с плохо скрытой усмешкой сказал Одинцов. – А в какой день? Число, месяц, год?

– Да, утром это было. Шестнадцатого июля. Две тысячи четвертого года. Я ее задушил. Своими руками.

– При каких обстоятельствах?

– Кристина мне изменила.

– Значит, вы задушили свою жену, узнав, что она вам изменила, – сказал Одинцов, глядя на дознавателя.

Авторучка, сжатая между пальцами, с нажимом скользила по бумаге, двигалась, в общем, по прямой, но зигзагами. Так темнокожий раб убегает от плантатора, скачущего за ним с ружьем в руке. Не удерешь – получишь пулю. Не допишешь – не будет признания.

– А труп куда дели?

– Штрих забрал и куда-то увез.

– Штрих, он же Полосков Виктор Севастьянович?

– Да, он же Полосков.

– Узнав, что ваша жена вам изменила, вы набросились на нее, стали душить, потом проверили у нее пульс и поняли, что она умерла. Я правильно излагаю?

– Да, пульса у нее не было.

– В милицию вы решили не обращаться, а труп отдали вашему подчиненному, Полоскову Виктору Сергеевичу. Куда он дел труп вашей жены, вам неизвестно?

– Именно так. Неизвестно.

– Вы решили сообщить о случившемся в управление внутренних дел, куда явились сегодня, – диктовал Максим. – Время, число, месяц, год.

– Да, сегодня, – подтвердил Лукомор и кивнул.

– Протокол прочитан лично. Заявление с моих слов записано правильно. Замечаний к протоколу не имею.

Одинцов мог этого не говорить, пояснения были впечатаны в сам бланк протокола. Елецкому осталось только поставить свою подпись. Сначала это сделал он, а потом – дознаватель. Все, теперь можно заполнять шапку протокола.

Одинцов мог праздновать победу, но сам вид Лукомора сдерживал его восторг. Душа майора в гармонь не разворачивалась. Что-то не то творилось с вором. Он как будто не человек, а зомби. Как бы судья не потребовал приложить к протоколу заключение экспертизы на вменяемость гражданина Елецкого.

– Значит, вы решили явиться с повинной, Дмитрий Андреевич? – в раздумье пощипывая подбородок, проговорил Максим.

Лукомор вздрогнул так, как будто стул под ним вдруг превратился в кратер пробуждающегося вулкана, завибрировал, как скальная порода в преддверии катастрофы.

– Одинцов?.. – Из проснувшихся глаз хлынул разум, пока еще смешанный с мертвой породой, но уже живой.

– Доброе утро, Дмитрий Андреевич!

Максиму было не до смеха. Елецкий действительно проснулся, но его утро оказалось вовсе не добрым. Сейчас он будет говорить не за здравие, а за упокой.

– А где Лена?

– Какая Лена?

– Ну да, нет ее. – Лукомор даже не стал оглядываться по сторонам, чтобы развеять свои сомнения.

В казенном помещении не было никакой Лены, но ее образ незримо присутствовал в заблудшем воображении криминального авторитета. Она стояла где-то рядом и помешивала кашу, остывающую в его голове.

– Я сам сюда приехал? – Лукомор нервно задвигал нижней губой.

Это разозлило его, и он вонзил в нее зубы.

– Сам, – всматриваясь в него, подтвердил Максим.

– Я что-то говорил? – Елецкий зажмурил глаза, как будто его ослепила яркая вспышка прозрения.

Он очнулся от забытья, осознал, в какое положение сам себя же и поставил.

– Говорили.

– Про жену?

– Про жену.

– Я ее не убивал.

– Не убивали. А в протоколе расписались.

– В протоколе? – Лукомор глянул на дознавателя страшными глазами.

Тот нервозно нахмурил брови и вытянул губы трубочкой, как будто собирался издать некий звук, оберегающий от нечистой силы.

– Да, в протоколе.

– Расписался?

– Только не говорите, что вы находились в неадекватном состоянии, – заявил Максим и покачал головой.

Именно это сейчас и должно было произойти. Взгляд Елецкого разгорался, как порох в замедлителе детонатора. Еще чуть-чуть, и рванет.

– А в каком состоянии я находился?

– Мы спрашивали, вы отвечали. К тому же есть показания Полоскова. Все сходится. Так что поздравляю вас, явка с повинной существенно облегчит вашу участь.

– Какую участь? Подставили меня!

– Кто?

– Девка эта!

– Какая девка?