Белая ворона

Кэти родилась в Каире. Ее отец был известным политиком, специалистом по арабской филологии, издателем влиятельной газеты «Аль-Мукатем» и англофилом. С детства Кэти свободно говорила на нескольких европейских языках, воспитывалась на европейской литературе, хорошо разбиралась в политике и в искусстве. Привыкнув чувствовать себя на приемах в родительском доме среди сильных мира сего как рыба в воде, Кэти и у себя дома чувствовала себя так же. Она поражала всех острым умом, высказывала неординарные суждения и покоряла тонким чувством юмора.

Когда Домет представился Кэти, она посмотрела на него с нескрываемым интересом.

— А вы случайно не родственник профессора Джабара Домета?

— Он мой дядя.

— Так вы родом из Ливана?

— Нет, я родился в Каире.

— Неужели? Я тоже. Не могу не выразить своего восхищения вашим дядей. Он — гордость арабского народа. Наконец-то у нас появился философ такого масштаба. На его лекции в Каирском университете было не пробиться. Он по-прежнему там?

— Нет, он уже давно преподает в Американском университете в Бейруте.

— Что вы говорите! Там учился мой отец! Правда, это было так давно. Тогда университет еще назывался Сирийским лютеранским колледжем.

— Сплошные совпадения! Я учился в Иерусалиме в лютеранской школе «Шнеллер».

— Еще немного, господин Домет, и мы с вами окажемся родственниками.

— Об этом, мадам Антониус, я и мечтать не смею. Не могу удержаться, чтобы не сказать, как мне нравится ваш дом. Один из лучших, которые мне доводилось видеть в Иерусалиме.

— А какие еще дома в Иерусалиме вы считаете лучшими?

— «Ориент-хауз».

— У нас и вкусы совпадают. Я тоже его люблю. Мы с мужем читаем «Аль-Кармель» и много раз слышали хвалебные отзывы от муфтия о вашей газете. В «Аль-Кармель» я обратила внимание на эссе вашего дяди и еще на очень интересные статьи из Египта за подписью Салим Даблан. Вы случайно не знаете, кто это?

— Это мой средний брат. Я начал писать раньше него, и он взял себе псевдоним, чтобы нас не путали. Рад, что вам нравятся его статьи.

— Я родилась в Каире, и мне очень интересно следить за новыми веяниями и умонастроениями в Египте, а ваш брат их глубоко анализирует. А чем занимается ваш младший брат?

— Он — пианист.

— Как жаль, что он не пришел с вами. Я часто устраиваю музыкальные вечера. Может быть, в следующий раз?

— Боюсь, не получится, он все время гастролирует. Последнее время разъезжает с концертами по Америке. А вы музицируете?

— Немного. Меня, конечно, музыке учили, и музыку я люблю, но политика интересует меня больше. Не хотите ли познакомиться с гостями?

— С удовольствием.

Кэти взяла Домета под руку и, переходя от одной группы гостей к другой, представляла его как известного драматурга и издателя.

Потом она извинилась и отошла к кому-то из гостей, а с Дометом завела разговор жена американского вице-консула.

— Мистер Домет, вы превосходно говорите по-английски.

— Вы очень любезны, миссис…

— Зовите меня просто Глэдис, — жена вице-консула была на голову выше Домета, и, когда смеялась, у нее обнажались десны. — Вы живете в Иерусалиме?

— Нет, в Хайфе.

— О, Хайфа! Мы там были, и мне очень понравилось, — Глэдис подозвала слугу и взяла с подноса бокал вина.

Домет последовал ее примеру.

— За встречу!

К ним подошла Кэти.

— Простите, Глэдис, я хочу познакомить господина Домета с другом нашей семьи.

— Вы отнимаете у меня интересного собеседника, Кэти! — шутливо возмутилась Глэдис.

— Он скоро к вам вернется, — пообещала Кэти и подвела Домета к мужчине с высоким лбом.

— Прошу любить и жаловать, — сказала она. — Азиз Домет. Халил Сакакини.

У Сакакини была репутация гуманиста и непререкаемого авторитета в общине арабов-христиан.

— Очень приятно, — Домет поклонился.

— И мне тоже, — сказал Сакакини. — Я хорошо знал вашего отца. Очень уважаемый был человек,

— Мне лестно это слышать.

— Какое-то время мы с ним учительствовали в одной школе. Я много лет пользуюсь его превосходным арабско-немецким словарем. А теперь и мои дочки им пользуются.

— Они учат немецкий?

— Да. В Немецкой школе. Как там все изменилось! Просто сердце радуется. Каждое утро дети выстраиваются на школьном дворе, поднимают немецкий флаг и поют немецкий гимн. К сожалению, моих дочек не приняли в «Гитлерюгенд»: туда принимают только немцев, но я их успокоил тем, что скоро и у нас появится такое же движение.

— Да, немцы, как всегда, всех опережают, — сказал Домет, а про себя подумал: «Вот и наша интеллигенция начинает понимать, что Гитлер — не зверь, а борец за дело своего народа».

— Вы похожи на отца. Он вами по праву гордился бы. Ваша газета — дело нужное, — продолжал Сакакини. — Она преследует не сиюминутные цели, а воспитывает будущие поколения. Мы, арабы, по сути дела, не знаем евреев. А ваши переводы материалов из «Штюрмер», и особенно карикатуры на евреев, открывают нам глаза: мы всегда боялись евреев, думали — они страшные, правят миром, а они, оказывается, жалкие и смешные, их нечего бояться. Если у них и есть ружье, то без патронов.

— Ваш афоризм рожден для моей газеты, — усмехнулся Домет.