Беларусь. Памятное лето 1944 года (сборник)

Кроме того, в условиях острой нехватки медицинских кадров и ликвидации их прежних мест работы оставшийся в живых персонал, ранее оказывавший психиатрическую помощь населению, вынужден был либо изменить характер своей деятельности, либо переходить на работу в другие медицинские учреждения. В последнем случае эти люди, как правило, работали уже не по своей специальности, не имея возможности оказывать профильную психиатрическую помощь населению.

Так, например, сложилась судьба доктора О. И. Ольшевской, которая летом 1941 г. заведовала 6-м психиатрическим отделением 2-й больницы в г. Минске. После ликвидации ее пациентов нацистами доктор перешла на работу в 3-ю инфекционную больницу, где у нее на лечении находились уже люди, которые имели заболевания, соответствующие профилю этой больницы. По схожему сценарию сложилась судьба и у большинства персонала, ранее находившегося под руководством доктора [12, л. 46].

Однако следует обратить внимание на то, что в категорию душевнобольных входили не только пациенты специализированных учреждений, но также граждане, которые по тем или иным причинам находились за стенами медицинских учреждений. Кроме того, с началом оккупации не только случаи рецидивов, но и приобретения психических расстройств и заболеваний резко увеличились в силу военных факторов и тяжести оккупационного режима.

Очевидно, что в круг интересов новой, оккупационной администрации вопрос оказания психиатрической медицинской помощи населению не входил. Тот ее минимум, который еще мог оказываться душевнобольным, был подвергнут центробежным тенденциям. На оккупированной территории БССР помощь можно было получить только в Минске. Именно здесь располагалась единственная специальная больница, принадлежавшая так называемому «Gesundheitsamt» (отделу здравоохранения), более известному как «AbteilungdesTodes» (ведомство смерти) [14, с. 288]. Его пациенты состояли из больных, страдавших нейроинфекциями, травмами и функциональными нарушениями нервной системы.

Необходимость оказания такой мизерной помощи со стороны оккупационных властей была вызвана двумя факторами. В первую очередь сказывалась боязнь распространения инфекций: менингита, венерических заболеваний и прочих. Это давало определенный шанс тем психически больным, чье состояние усугублялось нейроинфицированием. Однако эффективность получения здесь специализированной медицинской помощи сводилась к нулю: больных, которым улыбалась удача и они выживали, выписывали уже по истечении 1–4 дней [14, с. 290].

Другим фактором была возможность использования нацистами этой больницы как медицинской инстанции при вывозе населения на принудительные работы. В данном случае профиль этого заведения определяла не необходимость в лечении, а необходимость в увеличении потока рабочей силы. Оккупационные власти пытались даже из нетрудоспособных граждан выбрать тех, кто еще хоть как-то мог быть физически пригодным к труду. Так произошло, к примеру, с больным П. Б., 49 лет (история болезни 2616/220). Ему был поставлен своеобразный диагноз – «аггравация» (от лат. aggravatio – отягощение), т. е. преувеличение симптомов имеющегося заболевания. Таким образом, П. Б., несмотря на его явный и действительный психоневрологический диагноз, подтвержденный еще в довоенное время советскими квалифицированными медицинскими работниками, признали трудоспособным, вследствие чего больной мужчина вместе с семьей был угнан на принудительные работы в Германию.

Однако намного чаще психическое заболевание или расстройство приводило его обладателя к смерти. Зимой 1942 г. советская авиация подвергла массированной ночной бомбардировке Витебск. Утром население согнали на тушение пожаров. В. Т. Бель, будучи тогда ребенком, стал свидетелем следующего происшествия. Под обломками одного из догорающих домов он увидел своего школьного товарища. На юношу было страшно смотреть. На его

стянутом от мороза лице была замерзшая кровь. Он не разговаривал, а жутко мычал. Немецкие солдаты втолкнули мальчика в какую-то медицинскую машину и увезли. Больше своего школьного товарища Владимиру Тимофеевичу встретить было не суждено [9].

В некоторых случаях судьба позволяла душевнобольным остаться в живых. Беженка из Смоленской области Н. Львова в 1942 г. проживала в Минске по ул. Белорусская, дом № 41. Проживавшая там же многодетная мать не прошла мимо совершенно чужой ей пожилой женщины, которая явно нуждалась в помощи, поскольку страдала психическим заболеванием. В дальнейшем, испытывая большие материальные затруднения, Н. Львова была вынуждена обратиться за соответствующей помощью в отдел гражданской опеки. Характерной оказалась реакция местной администрации. В ответ на обращение Н. Львова получила единовременную денежную помощь на сумму в 15 рублей, а также право на пять обедов [6, л. 48]. Физическое состояние женщины, остро нуждающейся в медицинской помощи, просто проигнорировали.