Бельгийский лабиринт

Социологи, такие как Марк Эрхардус, в пику материализму рассуждают о постматериализме. Бюргеры могут в экономическом отношении стоять на левых позициях (выступать за сильные профсоюзы, мощное социальное страхование), а в идеологическом — на правых (против лиц, ищущих убежища, за перекрытие границ). Мечтательные «зеленые» пуритане могут не переваривать профсоюзы. Есть либералы, желающие приватизировать медицинское страхование (правые) и одновременно отстаивающие однополые браки и легитимацию эвтаназии (левые).

Иное, новейшее противоречие, отмечаемое по всей Европе, наблюдается между высококвалифицированными специалистами, состоящими на службе у демократии, и низкоквалифицированными работниками, которых принижают или даже ненавидят высококвалифицированные. Иногда об этом говорят в резкой форме: утратившая свои корни элита против татуированного низшего класса. Посмотрим на цифры. После выборов 2007 года 81% парламентских кресел заняли люди с университетскими дипломами, в то время как такие дипломы имеет лишь 8% жителей. Менее 7% досталось лицам, не имеющим диплома об окончании полной средней школы, а таких в стране три четверти населения. Это много больше, чем низший класс. В этом Бельгия не отличается от Нидерландов. В обеих странах налицо олигархия дипломов. Расслоение бросает низкоквалифицированных на произвол судьбы, так что слова о возвышении народа звучат сегодня старомодно или простодушно. Неудивительно, что низкоквалифицированные обращаются к партиям, которые прислушиваются к их нуждам. Традиционные защитники низшего класса — социал-демократы и христианские демократы — отвернулись от них. Даже наши профсоюзы, потратившие немало усилий на информирование и организацию своих членов, не могут попасть в приливную волну.

Демократия опирается на принцип большинства. Бельгия все время жила исходя из принципа пропорциональности. Исключая короткие вспышки ненависти, действует сеть информационных контактов между оппозицией и большинством. И среди большинства, и среди оппозиции есть католики и секуляристы, люди, привязанные к профсоюзам, и люди, приближенные к работодателям.

После выборов председателя Палаты представителей крайне правый валлонский националист, он же католик, Жандебьен сказал, обращаясь к госпоже Фогелс (депутату от «зеленых», фламандке и отнюдь не ярой католичке), что он голосовал за нее, а не за валлонского католического кандидата, потому что он любит птиц («Фогелс» означает на фламандском «птицы»), женщин и не любит новоизбранного председателя Палаты.

В Бельгии улаживание конфликтов всегда требует расторопности и деликатности. В нашей стране всегда рождались политики, обладающие этими двумя качествами. Зачастую публика их просто не замечает. Люди, обладающие реальной властью, постоянно переходят из одной партии в другую, находясь на заднем плане. Остальные, как прежде, рассуждают в палатах парламента о компромиссах; сегодня их костюмы, возможно, не такие серые, а галстуки не такие тусклые, если они вообще при галстуках. Но эти люди все еще при деле, ибо даже если конфликты улажены, все время возникают рискованные ситуации, когда одно недосказанное слово может обрушить шаткое равновесие.

Блаженно уверенная в себе фламандская христианская демократия, которая со спокойной совестью бичевала страну, уверенная, что делает это для общего блага и, более того, что благо страны совпадает с благом фламандской христианской демократии, потому что, видите ли, валлоны и секуляристы слишком глупы и распущенны, — эта самоуверенная христианская демократия была наказана избирателями в 1999 году. Теперь она могла сидеть и дуться на скамейках оппозиции.

Тогда в бельгийской политике разгорелась необычно откровенная дискуссия. Родилась культура открытых дебатов. «Кудахтающий курятник», — презрительно говорили христианские демократы. Мне казалось, что бельгийский политик и бельгийский бюргер умеют держать язык за зубами и что они не станут резать правду-матку. Их понятия были всегда замаскированы. Они любят говорить намеками. Они лучше промолчат. Улыбнутся заговорщически, если вдруг проговорятся, и тут же поспешно добавят: «Я же ничего тебе не сказал». Бельгиец был как две капли воды похож на своего короля. А король — на своих подданных. В полном единодушии они не хотели обнажать свою собственную корону.

И вдруг ни с того ни с сего на Рю де ла Луа начали нескромно и бесцеремонно болтать, спорить, толковать, судачить, разглагольствовать, полемизировать. Мнения носились в воздухе роем. Древние, солидные бельгийские институции не могли понять, что с ними произошло. Пресса раздувала любую каплю в воздушный шар. Слышались даже хлопки, похожие на выстрелы. В довершение всех бед или развлечений мобильные телефоны в миллион раз усиливали весь этот тарарам.