В 1961 и 1962 годах я читал в «Либр» ежедневную рубрику на второй странице, где эта солидная газета с жаром выступала против «установления языковой границы». Редакции представлялась неприемлемой идея о разделе Бельгии на две или даже три языковые зоны. В письмах читателей, добропорядочных бюргеров из фламандских городов и сел, сквозил ужас от одной только мысли, что теперь все будут считать их нидерландскоязычными и они не смогут общаться на французском в правлении общины или на почте. Теперь, спустя полвека, такая реакция кажется далекой от реальности. Языковая граница сложилась более тысячи лет назад, так почему же не признать ее официально?
Однако дело этим не ограничивалось. С 1962 года должны были совпасть две языковые границы: фактическая, древнейшая географическая граница, и граница юридическая, но в то же время во Фландрии
Вплоть до ХХ века граница между французским и нидерландским языками пролегала внутри Французской Республики, где-то между Дюнкерком, Касселем и полоской земли к северу от Лилля. Теперь она сместилась непосредственно к государственной границе между Королевством Бельгия и Французской Республикой, то есть к границе между Западной Фландрией и Северным департаментом Франции. В таких городках, как Стенворд, Азбрук или Ворму, слышишь только французскую речь. Это результат насилия и террора в школах, где введен запрет говорить по-фламандски. Во всех регионах, где говорят на других языках, Французская Республика ввела политику принудительной унификации (
В Бельгии языковая граница оставалась почти всюду постоянной. Ее подвижки на протяжении тысячи лет были минимальными. Так, в Брабанте в ХУП — ХУШ веках почти незаметно стали франкоязычными Верхний и Нижний Хейлиссен (Элесин). В Мускруне в 1846 году больше 90% жителей говорили на пикардийском диалекте французского, но население стало частично двуязычным из-за притока текстильщиков из Западной Фландрии. В западнофламандской деревне Реккем, расположенной на границе с Францией, в 1846 году было 67% франкофонов, в Спире даже 90%. Теперь Реккем, несомненно, фламандская деревня, а Спире — фламандская с привилегиями. Существуют поселки с чисто нидерландскими названиями, где с незапамятных времен говорят на валлонском или французском. Пожалуй, самый известный пример — Ватерлоо, но это не единственный случай.
Бельгия обладала средством, позволяющим узнать число говорящих на французском, нидерландском или немецком. Власти регулярно устраивали параллельно переписи населения опрос по языкам. Этим опросам не всегда можно было доверять. Первый из них состоялся по инициативе Адольфа Кетеле, директора Королевской обсерватории и изобретателя статистики. Этот гениальный франкоговорящий ученый из Гента побудил бельгийское правительство учредить в 1841 году Центральную комиссию по статистике. Эта комиссия, в частности, должна была точно установить, как обстоит дело с используемыми в Бельгии языками. Господа из Комиссии беспечно исповедовали позитивистскую веру в благую силу цифр и в то, что наука — двигатель прогресса человечества.
При первом подсчете языков в 1846 году были допущены ошибки. Меня удивляет скудость результатов. Интерес к языку простого человека был в новинку, и подсчет того, кто и как говорит, считался революционной идеей. Средствам не хватало точности, расстояния (измеряемые временем) были колоссальными, контроль — примитивным. Несмотря на эти недостатки, языковая перепись 1846 года до сих пор считается самой надежной из всех: ее итоги большей частью совпадают с позднейшими научными данными. Это отнюдь не антиваллонское утверждение. Выше я приводил пример с Реккемом. Существовали и другие общины, где тогда большинство было франкоязычным, как, например, в Зандфорде, и которые ныне живут на фламандской земле.