Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое!

Илья Сельвинский был еще известнее Щипачева, мать Беллы, Надежда Макаровна, не просто знала это имя, она читала его произведения, а возможно, и видела в театре спектакли по его пьесам. Например, пьеса «Умка – белый медведь» ставилась неоднократно в разных городах Советского Союза. И столь высокая похвала такого известного, уважаемого человека, профессионала в своем деле, стала весомым аргументом для того, чтобы не мешать дочери заниматься таким ненадежным и малопонятным большинству людей делом, как поэзия.

Когда в 1955 году первые стихи Ахмадулиной появились в журнале «Октябрь», сразу стало понятно, что пришел настоящий поэт. Поступив в этом же году в Литинститут, она была там королевой, и в нее были влюблены все молодые поэты…

Евгений Евтушенко, поэт, первый муж Беллы Ахмадулиной.

Но еще важнее было то, что Сельвинский не просто похвалил Беллу, а еще и рекомендовал ее для поступления в Литературный институт им. А. М. Горького. «Ну, и осенью следующего года, – рассказывала она, – молодая, уже знающая, что такое Метрострой, я двигаюсь к Литературному институту вдоль Ильинского сквера, а потом уже к Тверскому бульвару. Меня принарядили немного. Цветущее создание. Ну, я явилась. Там уже были какие-то другие студенты, то есть и старшие, у всех я вызвала любопытство. Но вот ласково так меня все встретили, очень приветливо, поскольку он [Сельвинский] сказал, что «у вас дарование на грани гениальности» и что, «как вам будет трудно, потому что женщине особенно…». Ну и так далее».

Литературный институт Ахмадулину удивил тем, что там училось не так уж много по-настоящему талантливых людей, ну или хотя бы тех, кто много лет занимался поэзией. Сама-то она мало того что была одарена от природы, но еще и ходила то в один литературный кружок, то в другой, постоянно училась, совершенствовалась, вечно была недовольна тем, что писала раньше. И Литературный институт представлялся ей таким местом, где должны учиться только такие же, как она, люди, живущие поэзией. Но оказалось, что там как везде – есть несколько одаренных, а остальные попали в этот институт по каким-то другим причинам, к поэзии отношения не имеющим. В том числе и классовым – советскую интеллигенцию упорно старались пополнять выходцами из пролетариата, поэтому среди сокурсников Ахмадулиной оказались бывшие рабочие, солдаты, моряки…

Впрочем, она снобом не была и, поудивлявшись, стала относиться к этому просто как к данности. Тем более что и среди классово правильных студентов тоже были талантливые, например, бывший шахтер Николай Анциферов, ставший известным поэтом. Он писал о том, что знал лучше всего, – о шахтерах, но, надо сказать, несмотря на такую тему, далеко не все его стихи проходили цензуру, уж слишком много в них было правды, о которой власти предпочитали молчать. Кстати, стихи Анциферова высоко оценил Жан-Поль Сартр. С Николаем Анциферовым Ахмадулина очень подружилась. К сожалению, он прожил недолго, умер в возрасте тридцати четырех лет.

Ну а из тех, кто изначально был среди самых интеллигентных, талантливых и притягивающих внимание, нельзя не вспомнить самую знаменитую сокурсницу Ахмадулиной, ее главную соперницу в поэзии – Юнну Мориц. Для своего времени они были почти как Ахматова и Цветаева – женщины одной эпохи, одного круга и даже во многом одних взглядов, очень талантливые, с в чем-то похожими судьбами (например, обеих исключили из Литературного института), но при этом абсолютно разные, настолько, насколько вообще можно быть разными. Юнна – сдержанная, суровая, всегда готовая выступить на защиту того, что считает справедливым, бросить правду в лицо хоть всему миру – поэт и гражданин. Белла – эмоциональная, теплая, максимально отстраненная от политики, все оценивающая в первую очередь с точки зрения внутренней человеческой справедливости – поэт и прежде всего поэт. Они не дружили, но для многих их современников были друг от друга неотделимы. Их однокурсник, известный поэт Иосиф Курлат говорил: «Если бы я был Шведской Академией, нарушив правила, однажды присудил бы сразу две Нобелевских премии, и обе женщинам: Белле Ахмадулиной и Юнне Мориц».

Евгений Евтушенко вспоминал: «Я был в одном московском доме, среди студенческой компании. За бутылками сидра и кабачковой икрой мы читали свои стихи и спорили. И вдруг одна восемнадцатилетняя студентка голосом шестидесятилетней чревовещательницы сказала:

– Революция сдохла, и труп ее смердит.

(Это была Юнна Мориц… – Е. Е., 1998.)

И тогда поднялась другая восемнадцатилетняя девушка с круглым детским лицом, толстой рыжей косой и, сверкая раскосыми татарскими глазами, крикнула:

– Как тебе не стыдно! Революция не умерла. Революция больна. Революции надо помочь.

Эту девушку звали Белла Ахмадулина. Она вскоре стала моей женой».

Нет, такие женщины подругами быть не могли, они могли только уважать друг друга, не сближаясь больше необходимого.