Bella Германия

С тех пор дом жил под неумолчный стук пишущей машинки. Каждое утро, не успевало между облаков проглянуть солнце, Таня уже сидела на террасе – в бикини и темно-коричневой шляпе, которую бог знает где обнаружила в доме. Ее носил в свое время отец Розарии. Кончетта неоднократно требовала от Винченцо образумить подругу. Siamo una buona famiglia![145] Что бы она там ни выстукивала, ей следует делать это внутри и прилично одевшись, а не выставлять свои прелести на всеобщее обозрение.

Разумеется, увещевания не возымели действия, совсем напротив. Они лишь вдохновили Таню на борьбу против отравленного патриархальными предрассудками общества. Бикини стало ее политическим манифестом. То, что Винченцо называл уважением к семейным традициям, Таня понимала как ложь и лицемерие, несовместимые с настоящей жизнью. Винченцо ценил свободолюбие подруги, ее интеллект и умение постоять за себя. Поэтому защищал Таню от родных, но и родных он защищал от Тани.

Хоть так он мог ощутить себя ее мужем и покровителем. В остальном же Таня заботилась о себе сама. Каждый вечер она перемалывала зерно на старой кофемолке и замачивала его на ночь, чтобы наутро, к изумлению и ужасу итальянок, смешать с фруктами и миндалем, которые набирала в саду. Маленькая Мариэтта с особенным интересом изучала сырое месиво, которое ежедневно на завтрак поглощала немецкая гостья. Не из-за этих ли «мюсли» – никто на острове прежде не слышал этого слова – немцы выше сицилийцев? А Мариэтте хотелось быть высокой, очень высокой.

Мать Розарии, напротив, полагала, что съедать на завтрак столь тяжелую пищу, да еще в таком количестве, – верный способ испоганить себе желудок. Поэтому по-прежнему довольствовалась с утра чашкой эспрессо с двумя ложечками сахара.

Осень выдалась необыкновенно ранняя. Из Палермо прибыл дон Калоджеро, отец Кармелы, – проследить за сбором урожая на виноградниках. Розария попросила его привлечь к работе Винченцо, но полевая страда оказалась недолгой. Слишком мало лоз уцелело после нашествия виноградной вши.

Производство благородной «Мальвазии», жидкого золота острова, не одну сотню лет составлявшего его славу и богатство, давно уже ограничивалось лишь несколькими крестьянскими дворами. И дело было не в том, что секреты древнего искусства оказались забыты. Просто крестьяне, без современных технологий виноделия и организации производства, не могли продвинуть свое вино на серьезном рынке. А потому темная нефильтрованная жидкость, даже не разлитая по бутылкам, не покидала архипелаг, добираясь разве что до Липари и Фуликуди.

Винченцо старался как мог, но дон Калоджеро быстро понял, что толку от такого работника чуть. Парню бы с новой техникой возиться, а не топтать виноград босыми ногами вместе с женщинами.

В ноябре, когда над островом пронеслись первые бури и вдоль улиц побежали потоки дождевой воды, Винченцо взялся утеплять дом на зиму. Целыми днями он пилил, строгал и орудовал молотком, подновляя отсыревшие окна. В Германии тем временем начался процесс против группы Баадера – Майнхоф, Вики Леандрос[146] звучала из всех радиоприемников, а Ники Лауда стал победителем «Формулы-1».

Рождество отмечали в компании стариков, потому что Розария с дочерью уехали в Мюнхен. Дуло из всех щелей. Паромное сообщение с большой землей приостановилось из-за штормов. Чертово море! Таня не ожидала от южной зимы такой суровости.

Тем не менее, работая дни напролет, она лучше Винченцо справлялась с ситуацией. Когда около пяти вечера садилось солнце, оба, собрав все имеющиеся в доме книги, устраивались за столом и в свете лампы дискутировали о мировой политике, не отвлекаясь на сиюминутные деревенские проблемы.

При этом и Винченцо, и Таня понимали, что в одном вопросе им никогда не достичь согласия – в семейном. Невысказанное зияло пустотой, которую они заполняли сексом, особенно неистовым от обоюдного осознания, что большего они друг другу дать не в состоянии.

Винченцо надеялся, что Таня переменит свою точку зрения на брак, когда надо будет наконец содержать себя. Он винил себя, а не ее. Роль нахлебника в семье родственников была ему в тягость. Потому что Винченцо с Таней, как и старухи, и Розария с дочкой, жили на то, что присылал Джованни. Винченцо нужны были собственные деньги. То есть работа – то, что дает мужчине в этом мире опору и место под солнцем. «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю», как говорил Архимед.

Надеяться в этом отношении на Таню не приходилось, Винченцо успел убедиться в этом. У Тани были крылья, но не корни. Винченцо пришел к выводу, что «точку опоры» мужчине следует искать никак не в мире женщин, но только среди мужчин.

Каждый день, независимо от того, шел ли снег, лил дождь или сияло солнце, Кончетта отправлялась в церковь молиться за внука. Так продолжалось всю зиму, и однажды, когда апельсиновые деревья снова зацвели, а перелетные птицы потянулись домой на север, произошло то, что и впрямь можно было поименовать чудом. Или счастливым случаем, редким совпадением желания с благоприятными обстоятельствами.