Белое безмолвие

Мы с Уолтером снова на Броуд-Пик, лежим в палатке, вокруг ревет ветер, такое чувство, что в любой момент нас может унести. Уолтер заснул, а я не в силах, всё вжимаюсь телом в неровную землю, как будто пытаясь противостоять силе ветра. Затем слышится глухой стук, стук, стук, СИЛЬНЫЙ УДАР – я сначала не понимаю, что это такое, но потом Уолтер орет: «Нет, Джульет, нет! Лавина!» Потом БУМ! – до нас докатывается ударная волна, и я падаю, кувыркаюсь, не контролируя себя, мой сбитый с толку мозг убежден, что я под водой, что меня смыло прибоем. Затем я останавливаюсь. В этот момент какой-то толчок поднимает меня. Я сажусь, всё вокруг белое, я не понимаю, где я, но почему-то начинаю искать перчатки. В панике я рою, рою и рою голыми руками снег, который пахнет, как горячее картофельное пюре с маслом. И тут я нахожу Чюи, плюшевого мишку Маркуса. Я поднимаю руки и вижу, что они постепенно становятся черными, словно в ускоренном видео, показывающем, как увядают цветы. Я не могу дышать: горло забито снегом, и когда я пытаюсь достать его оттуда, мои почерневшие пальцы крошатся. Я прошу Уолтера помочь мне, но его нет рядом.

Я проснулась, лихорадочно хватая воздух ртом. Сперва я убедилась в том, что запасные перчатки и утеплители для ботинок находятся под рукой.

Сон этот был только отголоском того, что на самом деле произошло в те ужасные секунды на Броуд-Пик, но даже теперь, окончательно проснувшись, я до сих пор чувствую боль в горле, как будто оно на самом деле было забито снегом, а пальцы мои непрерывно дрожат.

День двадцать четвертый

Команда Паулины сделала перерыв в своем графике акклиматизации, и она пришла ко мне, принесла кусок пирога (на вкус он – как опилки, но я все равно его съела: на меньшей высоте ко мне вернулся аппетит). Она слышала, что Стеф завершила первый цикл акклиматизации, но не знает, в какой она сейчас форме.

Будет ли Стеф проходить мимо тела Уолтера, когда в конце концов в одиночку отправится к вершине? Согласно верованиям шерпов, нельзя прикасаться к погибшим на горе, так что маловероятно, чтобы кто-то сбросил его в расселину ледника. Он по-прежнему лежит там на боку с открытыми заледеневшими глазами.

Пытаюсь отвлечься, занимаясь своей книгой.

Сейчас мне странно думать, что, когда я впервые встретила Уолтера, я его боялась. Он входил в элитную команду бесстрашных альпинистов, обычно тусовавшихся на скалах под Бригамом. Уолтер был несговорчивый, жесткий, с сильным сандерлендским акцентом, и мы все испытывали благоговейный страх перед ним и тем фактом, что он отказывался использовать подручные средства, каким бы сложным ни был маршрут. Я не могла поверить собственной удаче, когда он взял меня под свое крыло. Он первым увидел мой потенциал. Уолтер стал моей опорой, после того как умерли мои родители. Поддержал меня, когда я сказала, что хочу подняться на большие пики. Он никогда этого не говорил, но я знала, что он был разочарован, когда я вышла за Грэхема и оставила альпинизм, чтобы присматривать за Маркусом. Но он не сомневался, что я еще вернусь. И терпеливо ждал моего возвращения в горы. Он верил, что я не смогу оставаться в стороне. Он был прав.

В прошлом году он оказался здесь ради меня. Но он сам хотел умереть в горах. Ему была невыносима мысль об угасании в доме престарелых, о постепенном разрушении тела.

Что он увидел перед смертью?

День двадцать пятый

Этим утром на лагерь опустилось облако. Весь день я провела в палатке.