Белое братство

Совсем рядом нетерпеливо заскулила Алиса, заслышав хозяйский голос. И почти сразу в дощатый бок телеги ударились когтистые лапы, а за краем мелькнул намордник. Через пару мгновений тряска прекратилась. Владимир Сергеевич подал знак, и яка, запряженного в телегу, остановили. Крепкие руки помогли Мирославу сесть, ухватив за плечи, отчего все тело его заныло с новой силой. Стрельников поднес к его губам пластиковую бутылку – влага наконец смочила рот и горло, подарив почти блаженство. Мирослав пил жадно, пока не почувствовал, что пресытился питьем, как надоевшей любовницей. Он отстранился от горлышка, и вода пролилась мимо губ, сбежала по подбородку на грудь. Стало легче.

– Ты и дальше собираешься издеваться и трясти меня в этой колымаге с завязанными за спиной руками? Свяжи хотя бы спереди, – сказал он, водя ноющими плечами и досадуя, что не может потрепать по загривку Алису, которую был чертовски рад обнаружить живой.

Владимир Сергеевич продемонстрировал хитрый прищур, вглядываясь в его лицо. Погодин только удивлялся – что, интересно, он намерен угадать в искаженных побоями чертах?

– Я смотрю, Мироша, ты поостыл, успокоился чуток, – не вполне уверенно констатировал Стрельников, явно ожидая ответной реплики, которая бы подкрепила его предположение.

– Ага. Поостыл. Еще немного в этой колымаге, и я остыну окончательно, как положено тому, кто испустил дух.

Стрельников рассмеялся мягко, одобрительно.

– Раз ты шутишь, значит, дело пошло на лад. Я рад, что ты приходишь в себя. Значит ли это, что я могу развязать тебя, и ты не набросишься на меня с кулаками? Сразу оговорюсь – начинать драку снова будет крайне глупо с твоей стороны.

– Значит. Развязывай, – хмуро подтвердил Мирослав.

Стрельников прав, теперь уже бессмысленно вступать в схватку. С какой целью? Те, для кого он представлял опасность, погибли. В живых осталось необходимое для продолжения пути меньшинство: сам Стрельников, один из его помощников, Погодин и водитель-тибетец, в чьи задачи, вероятно, входило совершать сделки с местными. Шоссе осталось далеко позади. Так далеко, что с высоты холма, на котором они сейчас находились, его можно было различить лишь обрывочной волнистой линией, будто сделанной графическим карандашом на пастельном рисунке и ослабленной ластиком белесого марева. Монументальная громадина Кайласа становилась все ближе, и, обернувшись к ней, Мирослав невольно залюбовался заснеженной пирамидой на фоне синего неба, которая искрила бликами под ярким солнцем. Он впервые видел эту гору при свете дня, и стоило признать, что правильный нерукотворный четырехгранник, особняком стоящий среди красивого, но по большей части однообразного нагорья, приковывал внимание так сильно, что это было похоже на ворожбу, – знаешь, что приближаться опасно, а все рано неодолимо тянет.

Две перпендикулярные трещины глубоко прорезали южную грань горы, которую чаще называют южным – или «сапфировым» – лицом Кайласа. Потому, глядя них, Мирослав подумал, что они будто метка на лице старого отшельника, который познал суть бытия настолько глубоко, что в душе его давно стерлись границы добра и зла. Рисунок трещин действительно походили на свастику, которая в сердцевине разломов углублялась в породу густеющим сумраком. Прогоняя наваждение, Мирослав вспомнил предостережения древних легенд – Кайлас хоть и манит, но не подпускает слишком близко, и притяжение ослабло. Он снова повернулся к Стрельникову, который не без удовольствия наблюдал его реакцию на священную гору.

Однако, несмотря на кажущуюся близость огромной пирамиды, они пока еще не добрались даже до ее подножия. Предварительно изучив ранее фото местности со спутника в Google Maps, Мирослав примерно представлял – им предстоит одолеть сложные перевалы, чтобы подойти к горе окольными путями, минуя чек-посты. Учинять разборки в таких условиях, где, насколько хватает взгляда, дикие степи да хребты, было бы глупо, как верно подметил расчетливый Владимир Сергеевич. Это с большей вероятностью привело бы к гибели всех, чем к торжеству справедливости.