«Белое дело». Генерал Корнилов

Большевики Дона (Советская власть в Ростове-на-Дону установилась уже 28 октября), опираясь на казачью бедноту, рабочих, «иногородних», солдат, начали борьбу с калединщиной, предъявили Каледину ультиматум с требованием уйти от власти. В ответ Каледин начал военные действия. В тяжелых боях калединцы, поддержанные небольшим отрядом добровольцев, уже сколоченным генералом Алексеевым в Новочеркасске, 15 декабря овладели Ростовом. Каледипские части двинулись к северу, стремясь захватить Донецкий угольный бассейн. Однако донбасская Красная гвардия оказала им упорное сопротивление. Примерно к середине декабря они были остановлены на линии Мариуполь—Юзовка— Ясиноватая—Дебалъцево—Каменская. Мятеж Каледина был локализован.

Началось некоторое охлаждение горячих «быховских» голов. Жизнь вносила свои прозаические коррективы.

Немалая часть казачьих верхов, «ожегшись» в боях с советскими войсками в Донбассе, стала склоняться к мысли о желательности прекращения «войны с Москвой» при условии некоего «сепаратного существования» Дона. С точки зрения этой заманчивой перспективы пребывание и расширяющееся формирование на Дону Добровольческой армии представлялись отнюдь не желательным моментом. С одной стороны, было ясно, что Москва пе смирится с существованием контрреволюционного, кале-динско-корниловского гнезда на своих южных границах, с другой — великодержавный шовинизм бывших царских генералов был слишком очевиден, чтобы легко поверить в их заявления о поддержке казачьей автономии.

Конечно, Каледин, тесно связанный с корниловским генералитетом и всем сердцем сочувствовавший ему, делал все возможное, чтобы сгладить возникающие шероховатости, но избегать их становилось все труднее. Причина этого коренилась в явно непредвиденной глубине социального раскола в самой казачьей среде. Казаки-фронтовики, возвращавшиеся на Дон, навоевались досыта и теперь отнюдь не стремились рисковать своими головами за осуществление сомнительных планов бывших царских генералов. С трудом, с оглядкой, но они всё с большим пониманием относились к требованиям казачьей бедноты, крестьян и рабочих Допской области, шедших за большевиками.

Тихий Дон бурлил, и это явилось, пожалуй, одним из главных факторов, усиливавших сепаратистские настроения казачьих верхов: при столь неустойчивом политическом положении втянуться вместе с добровольцами в тяжелую борьбу с Советской Россией означало бы безмерный риск потерять все.

Отнюдь не безоблачными оказались отношения и между двумя «вождями» формирующегося добровольчества — Алексеевым и Корниловым. По крайней мере три «черные кошки» уже пробегали между ними к моменту встречи в Новочеркасске в начале декабря. Еще до Февральской революции Алексеев, как мы помним, довольно настойчиво требовал расследования дела об ответственности за разгром и пленение 48-й дивизии Корнилова в Карпатах. Не проявил он никакого рвения и при назначении Корнилова командующим Петроградским военным округом в первых числах марта 1917 г. И, пожалуй, самое главное, что охладило отношения двух генералов,— это добровольное участие Алексеева в «ликвидации» корниловской Ставки по просьбе Керенского в первых числах сентября 1917 г. Ко-нечно, Корнилов сознавал, что этим поступком Алексеев смягчал удар, но тягостная мысль о том, что Алексеев так или иначе содействовал Керенскому, не покидала его. Генерал А. Лукомский в письме к А. Деникину, написанном весной 1920 г., утверждал, что Алексеев и Корнилов не переносили, а то и ненавидели друг друга. Алексеев не мог забыть слов, сказанных ему Корниловым в Могилеве при аресте корниловцев: «Помните, Ваше превосходительство, что Вы идете по опасному пути; Вы идете по грани, отделяющей честного человека от бесчестного».

Алексеев прибыл в Новочеркасск уже 2 ноября. Двухэтажный кирпичный дом № 2- бывший госпиталь — на Барочной улице стал колыбелью Добровольческой армии, и Алексеев был первым, кто стоял возле нее. К началу декабря под его командованием уже находилось до 250—300 добровольцев, в основном офицеров и юнкеров; при «армии» действовал комитет по снабжению, который доставал деньги самыми различными путями: помогали Каледин, ростовские толстосумы, «Совещание общественных деятелей», некоторые добровольцы («с видными именами») выдавали векселя в Р1овочеркасске, Таганроге и других городах Доиа. Правда, желающих стать «Миниными» было немного. Мало кто верил в возможности небольшого офицерско-юнкерского отряда, называемого армией, по-видимому, только потому, что неловко было двум бывшим Верховным главнокомандующим командовать воинской частью, поначалу не составлявшей даже полка. Но Алексеев, старый и больной, надо отдать ему должное, проявлял незаурядную энергию. Возможно, сознание своей «вины» за отречение царя, которое, как он считал, развязало «анархию» и способствовало разрушению русской государственности, двига-Л О им.

В Новочеркасск стали прибывать «общественные деятели» из Петрограда и Москвы. Появились здесь М. Родзянко, А. Гучков, П. Милюков, П. Струве, Г. Трубецкой,