В ответе генерала Оой ясно указывалось на желательность признания Семенова носителем верховной власти в крае, хотя и делалась оговорка в отношении «полноты прав» в сфере гражданского управления: «Я ничего не имею против назначения Главнокомандующего тыла… В случае возникновения вопросов среди союзников относительно новой обстановки на Дальнем Востоке я, по соображениям совместных действий, буду поддерживать новоназначенного Главнокомандующего. В делах же гражданских, исправляемых Главнокомандующим на Дальнем Востоке, я буду поддерживать его в том случае, когда его взгляд совпадет со взглядом нашего командования. В случае же возникновения вопросов, превышающих мою компетенцию, буду поступать согласно инструкций своего правительства (примечательная ссылка на правительство Японии, а не на верховное главнокомандование союзными войсками (генерала Жанена) или на международный арбитраж
Стремление к сотрудничеству с Японией проявлялось забайкальскими политиками и военными еще с 1918 г. Представители японского командования, по оценке Катанаева, «поддерживали порядок в крае», в частности, в отношении железнодорожных перевозок. Кроме того, патроны, ружья, артиллерийские снаряды, следовавшие в помощь сибирским войскам, были в большинстве японскими. Японцы же, а не кто-либо другой из иностранных союзников России, участвовали в боях «с вооруженными большевиками в Дальневосточной Сибири, жертвуя для этого нередко сотнями жизней своих солдат и офицеров».
Об этом же писал в своих воспоминаниях и сам Семенов. В отличие от Колчака, который, «подозревая японское правительство в агрессивных замыслах против России, строил все свои расчеты на широком использовании наших западных союзников», атаман «никогда не верил в то, чтобы помощь с их стороны могла быть сколько-нибудь существенной. Со стороны же Японии я (Семенов
В самой Японии отношение к поддержке Белого движения нельзя назвать однозначным. С одной стороны, официальный Токио был связан обязательствами с другими странами – участниками военных экспедиций в Россию и должен был вывести войска из Приморья и Забайкалья вскоре после распада белой власти адмирала Колчака. Но с другой – многие японские политики и, в особенности, военные, среди которых выделялся глава военного ведомства (будущий премьер-министр) Тэцуо Танака (т. н. военная партия), оценивали важность сохранения японского влияния в регионе и отнюдь не торопились выводить воинские контингенты. Немаловажное экономическое значение имели для Японии перспективы концессий на лесные заготовки и рыбные промыслы на Дальнем Востоке (главным образом в озере Байкал). Тогда как еще осенью 1919 г. министр финансов Российского правительства Гойер отмечал опасность создания подобных «финансово-экономических зон», которые «могут превратиться в политические», Семенов не считал японское влияние в крае угрожающим интересам России. Танака подчеркивал значимость военного «протектората» над теми дальневосточными землями, где отсутствует советская власть, и гарантировал сохранение помощи Семенову в случае продолжения военных действий с частями РККА.
Можно отметить также, что представители японского командования были готовы предоставить убежище Колчаку в момент его выдачи Иркутскому Политцентру. И хотя Колчак подозревал японцев в неискренности, фактически именно командование «экспедиционных сил» Японии обеспечило относительно прочное положение белого Забайкалья в течение весны – лета 1920 г. В Чите действовало генеральное консульство Японии, располагались штабы последовательно менявшихся 3-й и 5-й дивизий Императорской армии, работали японские коммерсанты[945]
.Исходя из сложившейся ситуации, 23 декабря 1919 г. приказами №№ 240/а и 241 Колчак определил новый статус Семенова: «С целью объединения всех вооруженных сил Дальнего Востока и Иркутского военного округа («неблагополучное» в политическом отношении Прибайкалье подчинялось атаману