Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Как вспоминал об этом Б. Филимонов, «…по оставлении японцами г. Спасска, в оный не замедлил пожаловать сам Правитель и Воевода… Растроганный, со слезами на глазах, Воевода припал к «освобожденной от интервентов русской земле», после чего тут же произнес перед толпой встречавших его официальных лиц и народа речь на эту тему. В тот же день Воевода отдал приказ, в коем опять упоминал свою «радость» по поводу вступления ногой на «освобожденную от интервентов русскую землю»… Читая строки этого приказа, многие чины Земской Рати недоумевали: «Да что он думает? Единственная опора – японцы, а он радуется, что они уходят». Такова была Вера самого Правителя и Воеводы. «Вера горами двигает», – говорит Священное Писание. «Все есть продукт воображения», – заявлял полководец Бонапарт. Надвинувшиеся вплотную события готовились измерить силу веры и физической мощи Земской Рати»[1181].

«Воины! Настал час, когда Богу стало угодно поставить нас снова перед лицом изуверов советской власти. Японцы уходят, и мы можем теперь с чистой совестью и горячей верой идти выполнять национальный долг перед нашей Великой и Святой Родиной», – эти слова из приказа Дитерихса лучше всего показывают его отношение к предстоящим боям[1182].

Неоднозначно оценивались и политические решения Земского Собора, хотя, казалось бы, стабилизация положения была налицо. Руднев был категоричен в оценке реформ Дитерихса: «В доме – пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками… Смертельные судороги Белого движения наступили раньше, чем можно было ожидать». Генерал Болдырев называл политику Дитерихса «повторением Крыма и Врангеля на Дальнем Востоке». Начальник Штаба Земской Рати генерал-майор П. П. Петров отмечал: «Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела – генералу Дитерихсу приходилось всех учить».

Достаточно объективен в оценке был поручик-артиллерист Земской Рати Б. Б. Филимонов: «Генерал Дитерихс надеялся, нет, больше того, он верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя Церкви, Царя и Отечества. Его программа могла бы увлечь массы, если бы в них, конечно, еще теплился огонек Веры и преданности к трем приведенным выше основам… Судьба поставила его во главе Белого Приморья, генерал Дитерихс, не колеблясь, решил проводить эти принципы… Предстоящий поход для противобольшевиков являлся своего рода какой-то безумной лотереей, в которой один шанс был против тысячи, нет – десятка тысяч, даже миллиона… Воеводе и Штабу Земской Рати оставалось положиться лишь на свои восемь тысяч бойцов и их противопоставить волнам красного моря, готовящегося захлестнуть последний белый уголок Руси»[1183].

Несмотря на положительную в целом оценку Правительства Меркуловых, негативно оценивал реформы Дитерихса Вс. Иванов: «На Собор явились не мужи совета и разума, горящие душой исключительно о деле». Правителем всей этой «машкарады» стал «случайно подвернувшийся, бесталанный, ничтожный генерал Дитерихс», с «бегающим, нервным взглядом фанатика»[1184].

Показательна также и характеристика деятельности генерала бывшим премьером Российского правительства Вологодским. Критикуя генерала за излишний «мистицизм» он, тем не менее, не может не признать его очевидных успехов на политическом поприще: «Дитерихс в Приморье проявляет массу энергии и такту. Он посещает не только разные города Приморья, но селения и станицы, беседует с крестьянами и казаками, что весьма важно для поднятия его престижа, как Правителя и Воеводы, – он всегда производил обаятельное впечатление на тех, с кем ему приходилось встречаться и беседовать. Лично мне не нравится его мистичность и как будто бы показная религиозность»[1185].