Белое дело в России, 1920–1922 гг.

В отличие от правительства Меркуловых, заявлявших на протяжении лета 1921 г. о своих «мирных» намерениях и готовности избежать продолжения гражданской войны, Дитерихс во всех своих выступлениях не скрывал неизбежности вооруженного противостояния с ДВР и РСФСР. Но в этом случае возникала проблема военно-политической опоры для развития Белого движения. Поскольку территория белого Приморья была невелика, а силы Земской Рати явно недостаточны для серьезных боевых операций, то вполне закономерными становились все те же, характерные еще для периода 1920–1921 гг. ожидания. Это – расчет на рост повстанческого движения в ДВР и РСФСР и соединение с местными повстанцами в ходе проведения боевых операций (принцип действий Белоповстанческой армии во время Хабаровского похода). И надежда на сочувствие белой власти, по мере расширения ее территории, со стороны населения советского Дальнего Востока и, весьма вероятно, Сибири.

Подобные расчеты могли бы показаться авантюрными, но нужно учитывать, что зарубежные газеты еще писали про страшный голод, охвативший еще недавно хлебородный Юг России и Поволжье. Во Владивостоке знали об усилившихся гонениях на Церковь, о борьбе с ересью «обновленчества», о преследованиях Патриарха Тихона (есть сведения, что Патриарх передал свое благословение Земскому Собору и самому Дитерихсу через епископа Нестора Камчатского). Доходили, хотя и довольно смутные, известия о еще продолжающихся восстаниях в Сибири, на Украине, на Кавказе. Неплохие перспективы виделись в боевой работе т. н. Амурской военной организации и в развитии повстанческого движения в Якутии (по приказу Дитерихса в начале сентября 1922 г. туда была направлена Сибирская добровольческая дружина генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева (подробнее об этом в следующем разделе).

Но оставались еще и надежды на благоприятную внешнеполитическую ситуацию. Даже в условиях начавшегося признания Советской России со стороны ряда европейских и азиатских государств, во Владивостоке, как и в 1921 г., многие рассчитывали на международное признание государственного статуса Приамурского Края.

И, конечно, нельзя не отметить большого значения сугубо духовных, метафизических факторов, надежд на «Чудо», «чудесное спасение последней пяди Русской земли». Вера в это «красной нитью» пронизывала не только все выступления и политические доклады Земского Собора, но и многие официальные заявления и распоряжения в течение лета – осени 1922 г. …

То, что край сохранял свою независимость от советской власти во многом благодаря «японским штыкам», признавали почти все. Однако вряд ли правомерным можно считать тезис классической советской историографии, согласно которой вся политика белых в Приморье диктовалась из Токио, а разгон Народного Собрания и созыв Земского Собора стали, в частности, следствием противоречий между японскими «военными» (требовавшими продолжения участия в делах ДВР) и японскими «дипломатами» (выступавшими за мир с ДВР и с Советской Россией)[1178]. Нужно помнить, что Японию в Приморье интересовали, прежде всего, собственные экономические интересы. Японские финансисты создавали акционерные общества, прикрываясь которыми, эксплуатировали природные богатства края.

19 июля 1922 г., еще до начала работы Собора, Япония приняла предложение ДВР, в соответствии с которым ее войска должны были полностью эвакуироваться из Приморья до 1 ноября 1922 г. 17 августа начался вывод японских войск, а 4 сентября 1922 г. начались переговоры между ДВР, Советской Россией и Японией в г. Чанчуне. Чанчуньская конференция стала заключительным этапом в истории долгого японского военно-политического участия в делах России (с весны 1918 до осени 1922 гг., а с учетом эвакуации Северного Сахалина – до 1925 г.). Несмотря на неоднократные заявления японских представителей, что «о признании Советского правительства не может быть и речи», ведение переговоров и принятие решения о выводе войск однозначно свидетельствовало: совершен «прорыв дипломатической изоляции» РСФСР и ДВР на Дальнем Востоке[1179].

Отсутствие японской поддержки становилось весьма ощутимым для белого Приморья. Правда, уходя, японцы передали Земской Рати окопы и заграждения, сооруженные по линии Уссурийской железной дороги (в частности, хорошо оборудованный Спасский укрепрайон, построенный инженерами 8-й пехотной дивизии японской армии). Но ни обмундирования, ни оружия от японцев получено не было. Только непосредственно накануне эвакуации, 25 октября, было принято решение о передаче боеприпасов Земской Рати. Но Правитель оставил оружие во Владивостоке[1180].

Генерал Дитерихс, при своих известных симпатиях чехам и французам (род Дитерихсов происходил от старинного рода Дитрихштейнов в Моравии, а в годы Первой мировой войны, за операции на Салоникском фронте генерал стал кавалером Почетного Легиона), очень негативно относился к японской помощи. Именно поэтому он отказывался иметь какие-либо контакты с атаманом Семеновым, считая его «японским ставленником», и приветствовал вывод японских войск.