Но последний этап в истории Гражданской войны все же сохраняет в себе немало неразрешенных до сих пор вопросов. Эта тематика нуждается в дальнейшем изучении. Не будет преувеличением считать Якутию ярким примером того, как могла бы эволюционировать белая государственность, объединяясь с антибольшевистским повстанчеством. Показательно, что Дитерихс, очевидно, не исключал возможности признания регионального самоуправления, областничества, с точки зрения территориального устройства, и возможностей сотрудничества с местным населением, особенно там, где еще не существовало традиций земства и не было достаточного числа православных приходов. Тем не менее для успешной реализации подобной альтернативы, разумеется, необходим был существенный военный успех: занятие крупного района, города, крупного порта, – а не переходы по тайге и горным хребтам.
Стал бы Якутский поход генерала Пепеляева в 1922–1923 гг. повторением Ледяного похода Добровольческой армии в 1918 г.? Стал бы лозунг «возрождения монархии», провозглашенный Дитерихсом в белом Приморье, объединяющим и для антибольшевистского и для Белого движений? Могла ли идея «Земского Собора» перерасти в идею возрождения «Народной Монархии»? Эти вопросы остаются открытыми. Военное поражение 1922–1923 гг. не позволило ни белым, ни антибольшевикам их разрешить…
Глава 9
Наиболее характерная черта последнего периода российского Белого движения (1920–1922 гг.) – наличие отдельного «белого региона», существенно ограниченного для того, чтобы белые правительства могли заявлять о себе как о выразителях общероссийской власти, даже в ее преемственном отношении, что, например, мог бы сделать генерал Деникин, получивший от Колчака полномочия Верховного Правителя. Это стало главной причиной, почему на данных территориях белые структуры управления и их лидеры заявляли о себе как о носителях всего лишь краевой власти (Правитель и Правительство Юга России, Временное Приамурское Правительство, Правитель Российской Восточной окраины, Правитель Приамурского Земского Края).
Данное положение отличало и белый Север (где еще в начале 1920 г. предполагалось создание самостоятельной государственности, признаваемой даже на международном уровне), и, особенно, белую Таврию, и белое Приморье, руководители которого были весьма заинтересованы во внешнеполитическом, международном статусе (признание Францией Правительства Юга России, отправка делегации Приамурского правительства на Вашингтонскую конференцию).
Но в то же время занятые белыми правительствами «окраины бывшей Империи» рассматривались в политических программах и официальных заявлениях белых властей как достаточные «основания» будущей общероссийской государственности. Действовавшие здесь государственные органы рассматривались, как полноправные и достаточно легитимные для того, чтобы выражать интересы местного населения и тех, кто вместе с белыми армиями (в их рядах или в тылу) оказался на этих территориях. С другой стороны, органы белой власти в 1920–1922 гг., в их политико-правовом контексте, расценивались в качестве первичных элементов будущих всероссийских органов управления (особенно явно это выражено в декларациях Приамурского Земского Собора).
Отдельная территория и отдельная, самостоятельная государственность, которая может стать базой для будущей «Белой России» – вот политический лейтмотив, характерный для «последних могикан» Белого движения, отнюдь не намеренных «примиряться» с советской властью и убежденных в том, что факт военного поражения отнюдь не означает для них политического и, тем более, духовного поражения.
Для укрепления внутриполитического положения белых окраин неизбежным становилось проведение не просто востребованных и необходимых реформ (обусловленных социально-экономическими и социально-политическими факторами), но реформ популярных, способных усилить степень легитимности белых режимов. В этом отношении показательно провозглашение земельной реформы Правителем Юга России генералом Врангелем и проведение выборов в Народное Собрание и Земский Собор в Приморье. Очевидно, что «дожидаться созыва Национального Собрания» становилось уже нереальным и «предрешение» (хотя бы частичное) преобразований, обозначенных в политических программах 1918–1919 гг., являлось неизбежным.