Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Не стоит считать Атамана Семенова поборником права и законности, возмущенным своевольными действиями «переворотчиков». Методы их деятельности были вполне в его вкусе, да и любить Директорию ему – в глубине души монархисту или в крайнем случае стороннику военной диктатуры – было абсолютно не за что. Гнев Атамана вызвало другое: Верховным Правителем для соблюдения формальностей было назначено судебное следствие, и вот этого-то Григорий Михайлович терпеть решительно не желал, направив Колчаку возмущенную телеграмму: «Означенные русские офицеры первые со мной подняли знамя борьбы за спасение отечества и, как преданные верные сыны, покрыли свои имена славой ярых и грозных борцов с большевизмом. Я, как походный атаман Дальне-восточных казачьих войск, протестую против насилия над лучшими сынами русского казачества и категорически требую отмены над ними суда и немедленной высылки их в мое распоряжение, их имена принадлежат суду истории, но не вашему. [В] случае неисполнения моего требования я пойду на самые крайние меры и буду считаться лично с вами».

Семенов не догадывался, что назначенному суду предстояло превратиться в суд над Директорией, а заговорщики были в результате… произведены в следующие чины. Конфликт казался исчерпанным, но арест «переворотчиков» был, как выяснилось, далеко не единственной претензией Атамана к адмиралу. Телеграммой Вологодскому (копии – Дутову, Хорвату, Иванову-Ринову) Семенов 23 ноября категорически заявлял: «Историческая роль и заслуги перед родиной Особого Маньчжурского Отряда, напрягавшего в течение 8 месяцев свои силы в неравной борьбе с общим врагом родины, стянутым для борьбы с Отрядом со всей большевистской Сибири, – неоспоримы. Адмирал Колчак, находясь [в] то время на Дальнем Востоке, всячески старался противодействовать успеху моего отряда, и благодаря ему отряд остался без обмундирования и припасов, имевшихся тогда в распоряжении адмирала Колчака (это, как мы знаем, не совсем справедливо, хотя неправы в конфликте были, в общем, обе стороны. – А. К.), а посему признать адмирала Колчак[а] как верховного правителя государства не могу. На столь [188] ответственный перед родиной пост я, как командующий дальневосточными войсками, выставляю кандидатов генералов Деникина, Хорвата и Дутова, каждая из их [189] кандидатур мною приемлема».

Заметим, что признание новой власти в условиях Гражданской войны по-прежнему являлось актом доброй воли каждого из представителей «власти на местах», и Семенов имел все основания выдвинуть на пост Верховного Правителя другие кандидатуры, тем более что существует упоминание о первоначальном сговоре Атамана с Хорватом, который якобы обещал ему поддержку в противодействии Колчаку, но по двуличию или слабоволию быстро переменил свое мнение и оставил Григория Михайловича в одиночестве. Ситуация усугублялась взрывным и импульсивным характером Семенова: не дождавшись, да, кажется, и не дожидаясь ответа, он через несколько часов «подкрепил» свое требование весьма рискованным дополнением.

«…Если в течение 24 часов после получения [вами] указанной телеграммы (с выставлением кандидатур Деникина, Дутова и Хорвата. – А. К.) я не получу ответа [о] передаче [190] власти одному из указанных мною кандидатов, являющихся единственно приемлемыми для всех активных бойцов с врагами Родины, я временно, впредь до создания на западе для всех приемлемой власти, объявляю автономию Восточной Сибири. Изложенное решение диктуется необходимостью не допустить [в] Восточной Сибири возможных волнений [в] связи [с] реконструкцией власти на западе. Никаких личных целей в этом случае я не преследую, и как только будет передана власть одному из указанных кандидатов, я немедленно и безусловно ему подчиняюсь», – телеграфировал Семенов в Омск… а тут еще в Сибирскую столицу начали поступать тревожные сведения о перебоях на железной дороге и в телеграфной связи.

Семенов впоследствии с резонным возмущением цитировал протокол допроса Колчака, действительно не отличающийся внятностью: «Мне доложили, – говорил адмирал, – что прямого провода нет, что Чита прервала сообщение. Я предложил начальнику Штаба выяснить этот вопрос. На это мне ответили СОВЕРШЕННО НЕОПРЕДЕЛЕННО, ГОВОРИЛИ, ЧТО НИКАКОГО ПЕРЕРЫВА НЕТ, А ВСЕ-ТАКИ МЫ НЕ МОЖЕМ ПОЛУЧИТЬ ВЛАДИВОСТОК [191] ; было ясно (?), что перерыв находится в Чите»; «Затем я получил известие, которое ПОТОМ ОКАЗАЛОСЬ НЕДОРАЗУМЕНИЕМ, но тогда на меня произвело впечатление чрезвычайно серьезное: это была первая угроза транспорту с оружием, обувью и т. д., задержанному где-то на Заб[айкальской] ж[елезной] д[ороге]. Впоследствии оказалось, что это было не предумышленной задержкой, а задержкой благодаря неполадкам на линии; мне же доложили это так, что я поставил это в связь с перерывом сообщения и решил, что дело становится очень серьезным, что Семенов уже задерживает не только связь, но задерживает доставку запасов».