Именно с этой точки зрения – как неизменное своеволие или даже продолжающуюся «фронду» и «оппозиционность» Колчаку – принято оценивать деятельность Атамана Семенова и после состоявшегося примирения. Произведенный по ходатайству Войскового Круга в генерал-майоры (июль 1919 года), он, утверждают критики, по-прежнему не исполнял приказаний Верховного Правителя, вел чуть ли не двойную игру и, как и ранее, «не давал ни одного солдата на внешний фронт». И последнее обвинение, многократно повторяемое, слишком серьезно, чтобы не уделить ему внимания.
В действительности вопрос состоит в том, было ли у Семенова для этого достаточно свободных войск. Даже автор, приписывавший Атаману отказ «влить свою армию в армию Колчака», мотивировал этот поступок так: «там она бы растаяла, а в Забайкальи, обеспечивая порядок в тылу и на ж[елезной] дороге на протяжении 2-х тысяч вер[ст], она все равно служила общему делу». А ведь Атаману, в сущности, едва хватало сил для борьбы с партизанами Восточного Забайкалья.
Формально численное преимущество было на стороне белых – по некоторым оценкам, до 9 500 штыков и шашек против 2–3 тысяч в «партизанской армии» бывшего прапорщика П. Н. Журавлева, – но, как косвенно признавал сам Григорий Михайлович, из пяти дивизий, находившихся в его распоряжении, надежными были лишь две – менее половины. Крылись ли причины этого в недостаточных способностях Атамана к серьезному и планомерному военному строительству, в неизжитости большевизма населением и специфическом составе последнего (наряду с казаками – крестьяне, «варнаки» из каторжных, массы военнопленных мировой войны), в длительном периоде «двоевластия» и двусмысленного положения Семенова, – но факт остается фактом: ни доверия к войскам, ни железной руки, которая смогла бы в любых условиях принудить их к повиновению и заставить драться с полной отдачей, в Белом Забайкальи не было.
Кроме того, красные партизаны обладали несомненным оперативным преимуществом в силу самого характера своих действий. Нападая в удобный для себя момент там, где это было им выгодно, и в случае неудачи уходя на оборудованные в тайге базы, они держали в руках инициативу: громадные пространства (расстояния на этом театре исчисляются сотнями верст) и упомянутый недостаток войск делали невозможной эффективную борьбу. При попытках Журавлева организовать широкомасштабные наступления он неизменно бывал бит, но проводить операции по очищению труднопроходимых таежных районов семеновцы оказывались не в состоянии. В то же время им удалось загнать основные силы партизан в северо-восточный угол Забайкальской Области и обеспечить бесперебойную работу Транссибирской железной дороги, сунуться к которой было чрезвычайно опасно: по линии метались, грозя округе своими орудиями, поезда Броневой дивизии, пользовавшиеся у населения и противника репутацией какого-то стихийного бедствия.
Кроме того, обвинения Атамана в нежелании поделиться войсками не выдерживают критики и с точки зрения фактов: несколько полков и более мелких частей и подразделений выдвигались из Забайкалья в полосу отчуждения КВЖД, Приморье и Иркутскую губернию, а не занимавшие штатных должностей офицеры в соответствии с приказом Семенова еще от 25 апреля 1919 года подлежали «немедленной» отправке в Омск, в распоряжение дежурного генерала Штаба Верховного Главнокомандующего. А ведь на плечах 29-летнего Атамана лежала и дополнительная, совсем немалая ответственность: как-то забывается, что он ходом событий был поставлен на стражу русских рубежей и русского влияния в регионе, в период, когда влияние это терпело значительный ущерб. Как представляется, именно с этих позиций следует оценивать семеновские «монгольские проекты».
26 февраля – 6 марта 1919 года в Чите состоялся съезд представителей монголов и бурят, принявший решение о собирании «всех монгольских племен в одно государство» (Внешняя и Внутренняя Монголии, Барга и «Бурятская Монголия»). Инициатором объединения выступил лама из Внутренней Монголии Нэйсэ-Гэгэн Мэндэбаяр, избранный на съезде премьер-министром «Временного Правительства независимого Монгольского государства».