Белое и красное

— У Долгих, — и невольно улыбнулся, заметив облегчение на лице адвоката. — Заработал у Шнарева немного денег. На первое время хватит. К вам зашел сообщить о своем приезде, поблагодарить за письма, ну и с надеждой, что услышу наконец-то трезвую оценку политической ситуации.

Он льстил Кулинскому, поскольку тот полагал, что, как истинный польский интеллигент, прекрасно разбирается в политике. Адвокат глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие.

— Так вот, разделение России и Польши свершится. Как юрист, я считаю, это должно произойти официально. И, конечно, до полной независимости. Пусть там всякие космополиты, вроде Будзинского, или левацкие крикуны, которых ты еще услышишь, говорят что угодно, но польское государство у нас должно быть. И такая возможность представилась. А что касается ситуации в России, — продолжал адвокат, приходя во все большее возбуждение, отчего ему словно бы легче дышалось и говорил он уже с меньшим усилием, — то мы должны задать себе в первую очередь вопрос: выгодно ли для нас, с нашей точки зрения, исходя из наших национальных интересов, существование сильной, монолитной России или нет?

Чарнацкий, не раз присутствуя на дискуссиях своих соотечественников по вопросу русско-польских отношений, был знаком и с таким подходом к проблеме. Но сама постановка этого вопроса с некоторых пор его раздражала. Выгодно или не выгодно существование сильной России?.. Интересно, а наличие Тихого океана, с польской точки зрения, выгодно или не выгодно? Россия была и будет всегда, многовековая Россия. Россия — это не царь, не Временное правительство. Россия — это…

— И на этот категорически поставленный вопрос, — не унимался адвокат, — у нас нет, увы, столь же категорического ответа. Что ж, трудные вопросы в теперешнее время довольно легко ставить, как и кричать на улицах: «Свобода и демократия!» А на что должна опираться демократия? Почва для этого подготовлена? Традиции? А что делать с анархо-демократией, с нигилизмо-демократией, эти формы в России еще не опробованы. Для славян, обрати внимание, демократия пока проблема. Этому учит и наша польская история. Какое бы могло быть у нас сильное государство, если б не шляхетские вольности, сейм и сеймики и весь этот наш парламентаризм! А если б вместо него был у нас свой Иван Грозный, который покончил бы с магнатскими междоусобицами, навел бы порядок и ввел абсолютизм!

Адвокат был в своей тарелке — он свободно оперировал историческими фактами, то ускоряя, то замедляя ход событий, перекраивая карту мира.

Чарнацкий внимательно слушал его, наконец, не выдержав, прервал:

— Меня интересует, что должны делать мы, поляки.

— Главное — не впутываться во внутренние дела России, — проговорил адвокат, огорченный тем, что его слушатель, казалось бы внимательно следивший за ходом его рассуждений, задал столь приземленный вопрос о конкретных действиях. Конечно, он готов разъяснить это с присущей ему обстоятельностью. — Мы, миллионы поляков, оказавшиеся по разным причинам в России, должны сохранять нейтралитет. Разумеется, по отношению к некоторым проблемам или политическим направлениям нейтралитет наш должен быть доброжелателен, по отношению к другим — я бы сказал, негативен.

«Интересная форма нейтралитета», — усмехнулся про себя Чарнацкий. По отношению к кому нейтралитет должен быть негативен, нетрудно догадаться.

— С нашей точки зрения, Россия должна продолжать войну. Я разговаривал недавно с генеральным консулом Франции, мы вместе были на охоте. Он уверен, что Временное правительство продолжит войну, а точнее говоря, вынуждено будет вести войну. Единственная возможность, если быть откровенным, укротить взбунтовавшуюся, ненадежную солдатскую массу — послать ее на фронт. Наиболее активная часть погибнет. С пользой для дела.

«С какой легкостью адвокат рассуждает о фронте, о миллионах солдат, которые почему-то должны воевать», — удивлялся Чарнацкий. Ему вспомнились лица людей в Олекминске, Киренске, как они слушали Орджоникидзе, Катю, говоривших о грядущем мире. Вспомнились разговоры с капитаном Богатовым.

— И что самое главное, дорогой Ян, Россия будет ослаблена войной и революцией, и тогда останутся Франция и Соединенные Штаты, именно на эти государства мы должны в первую очередь рассчитывать, не на Англию же, которая всегда занята только собой. Они продиктуют России свои условия и позволят нам занять место в семье свободных народов. Об этом месте для нас Франция печется уже более ста лет, несмотря на все те осложнения, которые возникали для нее самой на международной арене, — во имя высоких принципов, провозглашенных родиной Наполеона.

«Он спит в восточной колыбели, а мечтает о западной постели, — весьма кстати пришлись бы сейчас слова Антония. — Нет, адвокат мало что понимает в происходящих событиях. Куда меньше меня. Правда, моя заслуга здесь невелика, скорее, это заслуга товарищей», — опять вспомнил Чарнацкий друзей, с которыми плыл по Лене.