Белое и красное

Лесевский, когда они вышли на Главную улицу, шумную и людную, преобразился до неузнаваемости. Жестикулировал, задавал вопросы, сам же отвечал на них. «Видимо, толпа возбуждающе действует на него», — решил Чарнацкий. Значит, этот людской поток, движущийся в направлении вокзала, такой разнообразный и неспокойный, как вся теперешняя Россия, — творец истории?

Обратили внимание на объявление о митинге, где будут выступать Орджоникидзе и Юрьев.

Выла, стонала пила, вгрызаясь в твердое дерево. Чарнацкий проснулся и никак не мог уснуть. Проклинал лесопилку, которая начинала работать чуть ли не с восходом солнца, словно революция открыла перед сибирским кедром и сосной новые рынки сбыта. Слава богу, что ветер сегодня дует не со стороны мыловаренного завода, а то пришлось бы на ночь закрывать окно.

Покрутившись в постели, Чарнацкий понял, что больше не заснет, и решил вставать.

До завтрака оставалось много времени. Он вспомнил про свой трофей — нож, лежавший на столе, невольно потянулся к нему и снова стал разглядывать искусно вырезанную рукоятку — работа настоящего художника. Да и лезвие делал большой умелец, таким можно кроить хлеб, свежевать зверя, чистить ногти и… убить человека.

Интересно, чем занимается сейчас Антоний? Один хозяйствует. Тимошка, наверное, уже отправился в тайгу. И усмехнулся, представив Антония верхом на косматой якутской лошаденке, прямо в седле набрасывающего на бумагу якутский пейзаж. Попыхивая трубкой, отгоняет комаров. На нем сюртук, шелковый галстук, завязанный под шеей, начищенные до блеска сапоги. На носу — очки. Словно пришелец с другой планеты. Якуты в такие моменты с благоговением смотрят на него.

Некоторые акварели у Антония получались совсем неплохо. «Сегодня же для этого рисунка закажу рамку и повешу над своей кроватью. Все говорит о том, что я останусь здесь надолго», — сколько раз убеждал он себя.

Чарнацкий вытащил из саквояжа, который ему подарил сам Шнарев, «Пана Тадеуша» Мицкевича. В Якутске у него была своя небольшая библиотечка. Уезжая, он оставил ее новому жильцу — Чаплинскому. А «Пана Тадеуша» взял с собой, между страницами вложив акварель друга.

Теперь он стоял и смотрел на рисунок Антония глазами человека, начавшего новую жизнь. Тайга близ Намцы отодвинулась от него и стала почти нереальной. А сколько ночей провел он у Антония в его доме, когда тот не знал, что делать: остаться ли с женщиной с маленькими раскосыми глазами и чуть приплюснутым носом, которая родила ему сына, или жить мечтами о той, из писем, настороженным взглядом смотревшей на него с фотокарточки. Он просил у Яна совета, просил помощи, хотя Ян был моложе его. «Азия поглотила тебя и не отпустит, — сказал Ян своему другу. — И ты не очень хочешь, чтобы она отпустила».

Рисунок получился довольно удачным. На первом плане весенний, чуть голубоватый снег, в глубине — придавленная тяжелым снегом бревенчатая изба, возле избы березки и островерхие лиственницы, некоторые деревья наклонились, опираясь на стоящие рядом, образовывая на фоне неба треугольники и ромбы. Закатное солнце заливало все лиловато-серебряным светом. Тайга на горизонте вспыхивала холодным блеском. Ян всматривался в знакомую лиственницу, ища следов медведя. Улыбнулся. Даже если эта акварель не имеет никакой художественной ценности, для него она ценнее любых полотен знаменитых польских художников.

Он аккуратно завернул рисунок в «Петроградские ведомости». Адвокат заботился, чтобы Чарнацкий разбирался во всех польских проблемах, дискуссиях и спорах, поэтому регулярно давал ему на дом для прочтения газеты разных политических ориентации. Неистовые свары… А может, что-то большее? И из этих дискуссий — с кем идти и против кого — возникнет определенная программа?

Приближалось время завтрака. Чарнацкий выглянул в окно и тотчас отпрянул: возле дома, подставив лицо солнцу, сидела Ирина. Она сполоснула лицо водой из бочки и ждала, когда обсохнет. Капитолина Павловна, Ирина и Ольга, Таню пока эти проблемы не занимали, верили, что утреннее солнышко и дождевая вода придают коже необыкновенную, шелковистую мягкость. В первое свое пребывание здесь он частенько заставал хозяйку и Ольгу за подобным занятием, а Ирину никогда. Он ей был не безразличен, и, видимо, поэтому она тщательно скрывала от него, что пользуется доморощенным косметическим средством.