Белое перо

– Почему Ты любишь их? – шепнул он. Глаза Элигоса на миг стали светлыми, а потом их вновь залила привычная черно-красная тьма. – Почему должны страдать такие, как Виктория? Такие, как Жанна? Такие, как Твой сын? Что Ты хочешь этим сказать? Они не понимают, что Ты пытаешься донести до них. Им плевать на адские муки, потому что они в них не верят. Их души черны, а сердца мертвы, Отец. Но у них есть Твоя любовь. Твое прощение. Не у достойных, которые страдают, а у негодяев, которые насмехаются над светом. Насмехаются надо мной! Я есть Наказание. Я не способен любить и не способен прощать, Отец. Я принял Твою волю, стал карающим мечом, но я не понимаю… Не понимаю, – устало вздохнул Элигос и достал из кармана телефон. Чуть повозившись, он улыбнулся, когда на экране появилась фотография, с которой ему улыбалась Виктория. – Она… Невинное дитя, Отец. Дитя, чья жизнь была полна страданий. Разве это цена? Разве это любовь? Её продают, как игрушку, негодяям и извращенцам, каждый из которых достоин Ада. Но её продолжают продавать, а негодяи продолжают жить. В роскоши и блеске золота. Они не боятся ничего. Им плевать на все, Отец. Разве Ты этого не понимаешь? Почему я должен собирать доказательства того, что человечество прогнило, если ответ давно Тебе известен? Неужели Ты думаешь, что что-то способно изменить их жалкие душонки? Нет. Нет ответа. Есть только Твоя воля, которую я обязан выполнить. Но я устал, Отец. Устал носить маску. Устал видеть, как то, чему Ты даришь свою любовь, не ценит этот дар. Света все меньше. Осталась лишь одна тьма. Ответь мне!

И снова тишина. И снова испуганные шорохи птиц. И снова блестящие глаза демона, смотрящего на разноцветный витраж.

– Ответь, Отец, – сказал Элигос, перелистывая фотографии, с которых ему улыбалась Виктория. Демон устало улыбнулся, а в его глазах блеснула давняя боль. – Почему Ты их любишь?

Покинув костёл, Элигос шел по ночным улицам Праги и рассеяно смотрел по сторонам. Он нахмурился, когда увидел здание старенького кинотеатра, возле которого стояли две сонных девушки, держа в руках разноцветные листовки. Задумчиво хмыкнув, Элигос посмотрел сначала на афишу, а потом подошел к ним, вытаскивая из кармана бумажник.

– Здравствуйте, – вымученно улыбнулась одна из девушек, протягивая демону листовку. – У нас проходит ночной кинопоказ известной ленты «Список Шиндлера»…

– И никто не хочет её смотреть, – ехидно буркнула вторая, а потом ойкнула, когда Элигос сунул ей в руки всю наличность, которая у него была.

– Я хочу посмотреть, – твердо сказал он. – И я выкупаю все места. Не хочу, чтобы мне мешали.

– Да, да. Конечно, – заискивающе произнесла первая, беря демона под руку. Тот устало улыбнулся в ответ и пошел за ней следом, добавив напоследок:

– Принесите мне мороженого. Много мороженого. Очень много.

Он вышел из кинотеатра спустя два с половиной часа, когда небо окрасилось в розовые краски восхода. Задумчиво кивнул девушкам, которые зевали и терли опухшие глаза возле входа в кинотеатр, достал портсигар, закурил сигарету. Выдохнул дым и улыбнулся. Пустой и грустной улыбкой.

– Теперь я знаю, Отец, почему Ты их любишь, – тихо сказал он, смотря на небо, затем развернулся и уверенно пошел в сторону приюта. – Но это Твоя любовь. Я же даю лишь Наказание.

Глава одиннадцатая

«Vår kamp skal belønnes,

våre nav skal prises,

våre sinn skal dra den grene,

og hans kjærlighet skal evig gå tapt.

All moral skal forkastes,

du vil men du dør av skam».

Dimmu Borgir – For all tid

– Твою мать, Курт! – рявкнул здоровяк с перебитым носом, на котором висел почти отклеившийся пластырь, намокший от пота. – Возьми себя в руки!

– Я не могу… – прошептал бледный Курт. Тело мужчины сотрясала дрожь, а голос был ломким и тихим. – Иржи, у него крылья…

– У кого, баран? Какие крылья? – сплюнул Иржи и, резко оторвав мешающийся пластырь, скомкал его и швырнул на пол. – Это тот урод, что мне нос сломал, когда я его на вокзале с девчонкой поймал. Он человек, Курт.

– Нет, Иржи. Он… не человек, – Курт сглотнул тягучую слюну и нервно засмеялся, когда где-то вдалеке раздались крики и одиночные глухие выстрелы. – Он идет за нами. И у него черные крылья и красные глаза. Его не берут пули, Иржи. Он… сама Смерть.

– Не неси херню, идиот, – поморщился Иржи, влепив Курту подзатыльник. Он вздохнул, когда оплеуха не помогла, и повернулся к трем мужчинам, которые занимали вместе с ним помещение. За их спинами виднелся кабинет Радомиры и её бледное лицо с расширившимся от ужаса глазами. Иржи покачал головой и, прочистив горло, обратился к одному из парней, с темно-зеленым ирокезом на голове. – Том, займи позицию у стола.

– Да, босс, – кивнул тот и, спрятавшись за перевернутым столом, наставил на металлическую дверь черное дуло пистолета. Иржи кивнул и, закусив губу, хлопнул остальных по плечам.