Белое Пламя

— Ах ты, бесовщина окаянная, — замахнулся появившийся старик, будто бы собрался нанести удар, — почто на людей добрых кидаешься?!

— Это как понимать, старче? — спросил Дэйн, облегчённо выдохнув.

— Но-но, не балакай, молодец, ничего не изменишь, лишь усугубишь всё. А собачка то уже вину признала. Лучше — уши навостри, ведь дед Вурза рассказиками взрослых особо не балует в нынешний век.

— От твоего пса могут пострадать… Подожди, ты ведь…

— Токмо детки умеют хорошо слушать, но, так и быть, я уделю тебе времечко… Ведь ты вчера не дослушал.

— Ты тот нищий, что нелепицами разбрасывался?

— Но-но, правды там много… Чего? Нищий?! Сынок, ты что?!

— И что ты тут забыл? Следил за мной?

Старик заострил взгляд на Дэйне, подтянул осанку, чтобы хоть как-то придать важности своей персоне и с хрипотой промолвил:

— Ежели я и слежу за чем-то, то только за лесами.

— Это… — Адриан посмотрел повнимательнее, — да, это наш лесничий. Нечасто появляется в замке.

— Тебя тоже видывал. Важная персона.

— Вурза, значит?

— Ха! — Старик улыбнулся, поглядев на Дэйна. — Ты тоже хорошо слушал! Вы чего тута забыли, сынки?

— Я из ордена Белого Пламени. Помогаю его светлости.

— А-а… Да, — Вурза подошёл поближе, — вижу. А почто глазищи такие тусклые?

— Можешь сказать, где поблизости жили последние гэльланы? Или, быть может, кто-то из них сейчас здесь проживает? Может…

— Хорош, — прервал Дэйна старик, сняв с головы шапку, сделанную из енота.

Уселся он прямо на влажную траву, вытащил из курточки смятую папироску, втянул её запах, а затем удобно улёгся и попытался уснуть.

Дэйн с Адрианом непонимающе переглянулись.

— Вурза!

Эй! Ишь чего! Имели бы уважения…

— Ответь на вопрос.

— Да, поблизости жили они. Последние были в Локотках — заброшенная деревня к западу от города. Я, это, когда ещё мальцом был, застал день их выселения. Ну, там, кровушки то не было, как любят молвить недруги Родины, она была потом, когда местные мужики делили добро меж собой, оставленное вывезенными гэльланами.

— Это ладно, но… Ты не помнишь, там сжигали людей?

— Бр-р, — лицо старика перекосило, — такого здесь не было. Я не помню. Головы рубили, на колья сажали, но чтоб человека в огонь?! Мы, что, дикари какие-то?

Собака, смотря виноватыми глазами на хозяина, заскулила.

— А ну, тихо!

Усердно повиляв хвостом, она гавкнула, пробежалась вокруг ягдташа Вурзы, оставленного на земле, и стала разнюхивать сумку.

— Небось, куропатку поймал? — проговорил Дэйн.

— За птичкой токмо вечером поохочусь! — сказал старик, отталкивая животное от ягдташа. — А утречко приносит кролика!

— Сколько идти до деревни?

— Не нужно, мальцы! Проклятое место, говорю вам! Люд опасается туда ходить, мол, призраки бродят там.

— Мне придётся отправиться туда, — сухо сказал Дэйн.

— Эх… Если на заре двинетесь по западному тракту на лошадях, то к полудню, будете на месте. Но не нужно, ребятки, не нужно.

Собака всё-таки смогла вытащить желаемое, бросив кролика перед Дэйном.

— Ну и как это прикажете называть, сынки? Похоже, пёсик нашёл себе друзей.

На следующий день отправились они в Локотки — деревушку, что уже долгое время была заброшена. По дороге у местных они уточнили местоположение деревни, им пришлось еще вначале свернуть чуть севернее.

То самое место из сна Дэйна: огромное заросшее поле из дикой пшеницы, которое подобно бушующему морю, прячущее в глубинах древние тайны; оно завораживает, нагоняет скорбь, принуждает к сну. Все в желтых тонах, от них не избавиться, не убежать. Дэйн и Адриан входят в это янтарное море и идут вперед, следя за солнцем. Лошади чуют что-то, боятся, но продолжают двигаться.

Дорога становится хуже, ее уже не видно; появляются капища, какие-то из них забыты и полностью заросли мхом, сохранившиеся же все еще принимают гостей, получая скудную пищу от редких посетителей. Они проходят мельницу, у которой обвалилась половина крыши. Колосья пшеницы теперь достигают груди; забор не виден, а вот покосившееся пугало раскинуло руки в разные стороны, словно приветствуя незваных гостей. Уже видны некоторые избы, а дальше — домики покрупнее.

— Вы когда-нибудь видели привидений? — спросил Адриан, всматриваясь в поселение.

— Каждый день вижу; они приходят ко мне во снах.

— А наяву?

— Приходилось.

— Сестра Вэя говорит, что все образы мертвых, навещающих живых, — это попытка Мотылька сделать нас слабыми. Он возвращает прошлое, чтобы нагнать скорбь в ранимое сердце человека, и начинает овладевать им, не получая отпора.

«Мотылек… — задумался Дэйн. — И чем же один из самых древних культов не угодил верующим в Создателя? Чем он заслужил первенство в списке запрещенных богов, наряду с человеческими жертвоприношениями Лебеса и Алида нир Вала, таинствами Кабаноголового? — Он начал вспоминать. — Прародитель… Да, конечно… Мотылек уравнял всех: и монарх и крестьянин при нем делят один хлеб. Самый страшный враг для Десяти Пророков».

— А ты что думаешь? — спросил Дэйн, проведя пальцами по колосьям пшеницы

— Даже не знаю, еще ни разу не видел духов, чтобы сделать какой-то вывод.

— Насчет прошлого.