Белое золото

Вместе с наступлением зимы в жизни Кирюшки произошло величайшее событие: ему купили из дубленой овчины полушубок, новую меховую шапку и новые валенки. Такой роскоши он еще не видал. Решительно все новое. Полушубок ему так понравился, что Кирюшка не желал его снимать даже в комнате, как его ни уговаривала «солдатка».

— Ведь, жарко в полушубке?

— Ничего. Ведь он новый…

Раньше Кирюшка пользовался только обносками после больших мужиков и Ефима, а тут все впору, точно портной на заказ шил. Покупать обновы ездил в Висим «штегер» Мохов, и из этого потом вышла целая история. Кухарка Спиридоновна осмотрела покупки с особенным вниманием и только покачала головой.

— Как раз на полштоф обманул, змей, — решила она. — Вот-то безсовестный человек…

«Солдатка» считала Мохова самым глупым человеком на свете, но была уверена, что он неспособен на обман. Обиделась уже Спиридоновна, навела справке в Висиме, где и что покупал Мохов, и доказала свою правоту. Евпраксию Никандровну очень обидело такое откровенное коварство Мохова, и она сказала ему:

— Я и не думала, что вы такой, Мохов. Как вам не стыдно обманывать…

Мохов, по глупости, не только не раскаялся, а еще нагрубил «солдатке» и пообещал переломать Спиридоновне все ребра.

— Нужно его убрать, — говорила мужу «солдатка». — Он на все способен, хотя и глуп. В одно прекрасное утро он нас всех зарежет.

Федор Николаевич на этот раз не мог согласиться с женой и даже стал защищать Мохова.

— Фрося, все они такие. Возьмем другого штейгера, — тот будет еще хуже!

— Почему ты думаешь, что хуже?

— Да так. Промысловый народ испорченный.

У Федора Николаевича была слабость, — он терпеть не мог менять людей. По его мнению, все люди одинаковы, а только не следует их вводить в соблазн. Одним словом, нужно было самим съездить в Висим и купить все для Кирюшки.

— Тогда мы переплатили бы не двугривенный, а целый рубль, — объяснял он жене. — Он, наверно, торговался до седьмого пота, а мы бы не сумели этого сделать.

— Одним словом, мы должны благодарить Мохова, что он напился за наш счет? — возмущалась «солдатка». — Я ему, как хочешь, ни в чем больше не верю. Да, не верю…

Если бы Мохов знал, какие последствия проистекут из его коварства, он купил бы все Кирюшке на собственный счет, но Мохов был счастливо глуп и ничего не подозревал.

Непосредственным следствием обмундировки Кирюшки было то, что перед Рождеством он попал в Тагил. «Солдатка» не хотела ехать одна. Федор Николаевич прихварывал, Мохова она терпеть не могла, — оставалось взять Кирюшку.

— Все-таки мужчина, — объясняла она. — И ехать веселее, и в Тагиле мне поможет. Надо сделать покупки к праздникам, ездить по магазинам, — одним словом, мне одной неудобно.

Кирюшка был счастлив, как никогда. Тагил представлялся ему чем-то волшебным и сказочным. Мохов рассказывал, что там и церкви каменные, и дома каменные, и лавки каменные, а на базаре нет только птичьего молока.

От прииска до Тагила было около сорока верст. Двадцать верст до Черноисточинского завода, и двадцать — от него. Дорога все время шла горами и лесом. Попадались навстречу углевозы с коробьями угля и много транспортных, перевозивших руду, чугун и железо. Маленькая кошовка летела по зимней укатанной дороге стрелой. Кирюшка сидел и молчал, подавленный ожиданием чего-то необыкновенного. Черноисточинский завод — попросту Черная, как называли его рабочие, был значительно больше Висима. Кирюшку поразило, что здесь избы мыли снаружи, стирая с бревен заводскую копоть. Бабы-черновлянки оказывались чистоплотнее висимских хохлушек и тулянок.

В Тагил въезжали мимо громадного медного рудника. Кирюшку поразила особенно высокая железная труба, из которой валил густой дым. В самом селеньи, раскинувшемся по берегам заводского пруда и реки Тагила, обыкновенно избы стояли только на окраине, а в средине были все дома с железными крышами, с расписными ставнями и крашеными воротами.

— Тут все богатые мужики живут? — спрашивал Кирюшка, удивляясь тагильскому великолепию.

— Есть и богатые, и бедные, — объясняла «солдатка», которую забавляло удивление маленького приискового дикаря.

Изумление Кирюшки достигло своей высшей степени, когда кошовка начала от фабрики подниматься в гору, на которой перед зданием главной заводской конторы стоял памятник одному из владельцев Демидовых. Тут же и каменная церковь, а дальше — улица, где сплошь стояли каменные дома с магазинами в нижних этажах. Кошовка выехала на громадный базар, уставленный целыми рядами деревянных лавок, а потом свернула куда-то в улицу направо и остановилась у ворот каменного дома. Приисковые лошади, повидимому, знали этот дом и сами повернули к нему.

На верху гостей встретил белокурый господин в простой кумачной рубашке и суконной поддевке. Это был старый знакомый Евпраксии Никандровны, приезжавший на Авроринский раза два. Его звали Александром Алексеичем. Говорил он спокойно, никогда не горячился, и Кирюшка был рад, что встретился знакомый человек. Он начинал как-то трусить и чувствовал себя таким маленьким-маленьким и беззащитным, как цыпленок.