Белое золото

— Оно бы того, барин, как-то аккуратнее… — мялся старик. — Оно, конешно, и другим надо, а платину-то все-таки я обыскал. Другие-то уж на готовое лезут…

— Не могу старик! — уперся Федор Николаич и даже рассердился. — Вот вы всегда так: то нет ничего, а то все мало…

Дедушка Елизар ушел из конторы ни с чем. Он обозлился на упрямого смотрителя. И что ему стало жаль других? Небось, их, Ковальчуков, никто не жалел. Одним словом, ничего не поймешь, что и к чему.

Делянки были расхватаны под Момынихай живо, и самая плохая досталась Белохвосту. Он как-то умел везде опаздывать, и теперь обвинял во всем Ковальчуков.

— Раньше от Канусика терпел, а теперь Ковальчуки донимают, — уверял всех Белохвост, и сам начинал верить собственным словам, как все увлекающееся люди — Не пойдет вам в прок моя платина.

В течение первого месяца Ковальчуки заработали около трехсот рублей, почти целое состояние. Дедушка Елизар попрежнему стерег каждый грош и никому не давал воли. Особенно негодовали на него бабы. Бабушка Парасковья пробовала стороной замолвить словечко в пользу дочерей и снохи, но из этого ничего не выходило.

— И ни-ни! И думать пусть позабудут, — сердился дедушка Елизар, как никогда. — Я обыскал платину, — значит, все мое. Бабы подождут… Вот надо лошадь покупать, одежонку, — мало ли чего наберется.

Все три делянки соединены были в одну, и работа велась сообща, как было раньше. Всем заведывал дедушка, и никто из мужиков не смел ему перечить. Уж дедушка знает, что делать, и сохранит каждую копеечку. Всех мучил вопрос о второй лошади, — надо ее покупать, а купить, — надо чужого человека в дом брать. Все работали одни, своей семьей, а тут вдруг нанимать.

— Подождем, — решил дедушка Елизар, — Надо за лошадь-то двадцать рубликов отвалить да таратайку, да сбруишку, да разную приисковую снасть. Глядишь, на все пятьдесят целковых не обернешься. Нет, надо погодить.. Лошадь не уйдет. Тоже всякия и лошади бывают: купи другую, и сам не рад будешь.

XIII.

В конторе, конечно, заработки Ковальчуков были известны с точностью. Кирюшка уже разбирал не только печатное, но и по писанному, и сам мог по приисковым книгам проверить, сколько получил дедушка Елизар в какую неделю. Об этом иногда Кирюшку спрашивала мать, едва бродившая около своей землянки. Работать она не могла и страшно кашляла.

— Все нам завидуют, — жаловалась она сыну. — А мы от старика не видали еще ничего. На гривенник никому ничего не купил. Вцепился в деньги, как коршун, и всех заморил на работе. Жадный-прежадный стал…

Раз Дарья долго смотрела на Кирюшку, потом обняла его высохшими руками и проговорила:

— К осени я помру. Кирюшка…

Кирюшка молчал.

— Да, помру, — спокойно проговорила Дарья. — Ты останешься большаком в семье… да… Отец, может, женится, так ты, Кирюшка, не давай в обиду мачехе брата. Маленький он совсем останется…

Дарья заплакала и долго гладила Кирюшку по голове.

— Я скажу «солдатке», она тебя вылечит, — проговорил Кирюшка, не зная, чем утешить мать. — У нея всякия лекарства есть…

— От смерти не вылечишь… Божья воля…

Кирюшка был уверен, что от каждой болезни у «солдатки» есть свое лекарство. Он сам видел, как «солдатка» покупала лекарства в Тагиле, — и в бутылочках, и в бумажках, и в коробочках.

Когда Кирюшка рассказал Евпраксии Никандровне про мать, она сама отправилась проведать ее и только покачала головой. У Дарьи, по всем признакам, была чахотка.

— Тебе надо ехать домой, — советовала «солдатка». — В землянке сыро, как в погребе.

— И то сыро… Всю ночь кашляю. А только старик не пустит…

Дедушка Елизар, действительно, наотрез отказался отпустить Дарью домой. А кто же будет варево варить?

— Умрет она здесь, — говорила Евпраксия Никандровна.

— Божия воля. Все помрем…

— Как тебе не жаль, старик? Ведь сейчас и деньги у тебя есть, можете нанять какую-нибудь женщину…

— Какия деньги, сударыня? А Дарью не пущу…

«Солдатка» рассердилась на упрямого старика, который нисколько не жалел снохи. Раньше еще это было бы понятно, когда вся семья бедствовала, а теперь совсем другое. Вообще, на промыслах нисколько не жалеют баб. Вот лошадь будут беречь, потому что за нее деньги плачены, а баба умерла, — возьмут другую.

— Я, кажется, возненавижу этого противного старика — жаловалась «солдатка» мужу. — Раньше мне было его жаль, а теперь… Неужели и Кирюшка будет такой же бессердечный?

— Все зависит от необразования, — спокойно объяснял Федор Николаич. — Ничего не поделаешь, если люди не понимают собственной своей пользы. Ведь простой разсчет, чтобы все в семье были здоровы, а они заставляют женщин работать выше сил, как не сделают с лошадью. Все от необразования…

Кирюшка слушал эти разговоры и только удивлялся господской доброте. Всех-то им жаль. Мальчик в первый раз в жизни усомнился в правоте дедушки Елизара, каждому слову которого до сих пор привык верить беспрекословно. Ему было все больше и больше жаль матери, которая чахла у всех на глазах. Вот и богатую платину нашли, а она будет чахнуть.

Раз утром Кирюшку разбудила Спиридоновна.