Белой птицей пролетит моё детство

– Чепуха всё это. Че-пу-ха, – Женька снова легла на спину, подложив ладони под голову. – Жили-были две страны. Одна называлась US, другая SU. Одна самая богатая, другая самая справедливая. В одной хорошо делали всякие вещи, в другой хорошо учились и дружили. Сначала они хотели воевать атомными бомбами. Потом подумали, что глупо бомбами кидаться, все помрут. Стали разбираться, за что они друг друга не любят. Не по идеологии, а по правде. И нашли эти самые альфа-гормоны. Которые человека или советским человеком делают, или буржуйским. И выяснили, что дети и старики почти все советские, а взрослые почти все буржуйские. Кроме писателей и учёных. Потому что если деньги делать – это нужно глотки грызть, у других отнимать, на творчество в ней места не остаётся. Вот и всё. Хрущёв и Никсон в Рейкьявике соглашение подписали. Что когда человек буржуйский, ему место в Америке, а если советский – в Союзе. Независимо от пола, возраста и национальной принадлежности. И мы стали обмениваться населением. А потом все перемешались и сделали одну страну. Только из двух частей. У кого альфа-гормонов мало, тот живёт в Союзе. А когда их много – в Америке. И определяется это са-мо-о-щу-ще-ни-ем.

– Просто анализы тогда стоили дорого, – предположил Денис. – И вообще, всё это сто лет назад было.

– Вообще-то пятьдесят, – не удержалась Женька. – Только это ничего не меняет. Потому что у меня сейчас это самое. Самоощущение.

– Женька, послушай. – Дима попытался придать голосу уверенность, которую не чувствовал. – Это всё ерунда. Ты сама себе внушила. Ты же наша! Советская. Помнишь, зимой, когда отопление прорвало… Все по углам мёрзли, а ты пошла бригаде помогать.

– Только меня оттуда прогнали, – припомнила Женька. – И ещё назвали пигалицей. Между прочим, обидно очень.

– Вот, вот, тебе же обидно. А ты же за так пошла работать, ни за деньги, ни за что. И какая после этого ты буржуинка? Тебе ещё Неля по руке гадала: «ой, золотце, до тридцати молодой будешь».

– Неля? Которая цыганка-то? Её в том же году отправили, – сказала Женька. – У неё сто двадцать было. Она пробирку с кровью на чужую подменивала. Её поймали и сделали анализ по-честному. Сейчас в Хьюстоне живёт. Открытку прислала недавно, мы же всё-таки подруги. У неё там фирмочка. Эскорт-услуги. К себе приглашает.

– И ты что, поедешь? – не поверил Денис.

– Нет, к Нельке не поеду. Она из меня там душу вытрясет, – Женька повернулась на бок, приминая травяное ложе. – И к родителям тоже не поеду. Они мне ничем не помогут, только на шее повиснут. Пробьюсь.

– Женька, ну что ты, – Денису казалось, что он падает, отчаянно хватаясь мокрыми пальцами за воздух, – у тебя же одни пятёрки… Можно ведь наукой заниматься… И не надо никуда ехать…

– Настоящих учёных с давлением не бывает, – напомнила Женька. – Только халтурщики какие-нибудь. Не хочу. Неинтересно.

Денис что-то промычал.

– Ден, – голос девочки дрогнул, – я вчера… плохую вещь сделала. То есть не сделала, но очень хотела. Но это ведь одно и то же. Я заколку у Фроськи стащила. Ей мама из Америки прислала. Потом обратно положила.

– Ну и что, – как можно небрежнее ответил Денис. – Я вот в первом классе карандаш стащил учительский. Коричневый. Мне его так захотелось, просто сил никаких.

– И что? – заинтересовалась Женька.

– Нашли, – уныло вздохнул Денис. – Стыдно было, – добавил он.

– Ну да. А я мелки цветные таскала. Только это по-другому. Мне же не заколку хотелось. Мне хотелось, чтобы её у Фроськи не было, понимаешь?

– Да всё это девчачьи глу… – зацепился язык у Дениса. Он его прикусил, но поздно.

– Глупости? Девчачьи? – змеёй зашипела Женька. – Ты меня обещал! Никогда больше! Не называть! Девчонкой! Ты обещал!

– Жень… Ну прости… – заныл было Денис, но Женька внезапно вскочила и кинулась на него, лежащего, с кулачками.

Они покатились среди колосьев.

– Вот тебе девчонка! Вот тебе! – орала Женька, сидя на нём верхом.

Денис вяло отбивался, пока в какой-то момент не понял, что обнимает девочку за талию, а она лежит на нём и тихо дышит ему в ключицу. Он испугался и хотел убрать руки, но они не слушались.

– Не надо, – сказала она чуть позже. – Я сама.

…Он пришёл в себя, когда услышал свист очередного состава.

– Нас, наверное, видно, – нерешительно сказал он. – Дай мне плавки, пожалуйста.

– Ну и пусть видно, – ответила Женя. – Лови, – она кинула ему скомканную тряпочку. – Ты мне футболку порвал.

– Прости. Я нечаянно, – ничего умнее Денис у себя в голове не нашёл. В голове вообще было пусто и гулко. Каждая случайно залетевшая мысль отдавалась долгим бессмысленным эхом. – И это… Э-э-э… Я тебя люблю. Спасибо. – Он чувствовал себя полным балбесом, но других, более подходящих слов в голове не нашлось.

– Don't mention it, – почти равнодушно ответила Женька. – И засосов наставил. Никогда так больше не делай. Этого девки не прощают.

Состав издал протяжный гудок и просвистел мимо.

– Жень, – мысли в денискиной голове, наконец, перестали разлетаться и кружиться – и его охватила тяжёлая тоска. – Женька… Ты, значит, всё…