Беломорье

— Как всегда, у Родионовой спасается. Пойди к ней.

Войдя в дом зажиточной старухи Родионовой, Василий успокоил Настю и, обильно нагруженный стряпней, вновь отправился к Егорке.

В келье было тепло. Егорка еще спал. Васька подвинул его к стене и лег рядом.

Уже совсем рассвело, когда он проснулся от удара Во сне Егорка откинул руку на его лицо. «Хорошо, что хоть нос не проломил. Не понять, как Настюшка с этаким зубов не лишилась?» — Василий опасливо ощупал нос и губы. Уснуть больше не удалось. Лежавший на аналое перед божницей узелок со снедью манил так сильно, что Васька не вытерпел и, кусок за куском, проглотил две шаньги. «Вкусно, черти, едят», — вздохнул он, не решаясь снова протянуть руку к узелку. Он нерешительно окликнул спящего, но Егорка даже не пошевельнулся. Спешить было некуда. Ваську страшило предстоящее объяснение с отцом, и мысли, горестные и тревожные, надолго захватили его.

Егорка очнулся лишь к полудню, некоторое время лежал молча, соображая, почему он здесь очутился.

— Выходит, что ты меня от смертушки спас? — хриплым после сна голосом заговорил он.

— Выходит.

— Как ты подоспел?

— В Вирму с Федькой да с Васькой Долгим да с Васькой Меньшим ходил договариваться. На беляевский завод ладим поступать.

— А как старик?

— Воевать будет, пожалуй, кулаки в ход пустит, а все же не закабалюсь! Жизня моя вся впереди! Почитай все сорокские ребята ладят от покрутчины отбиться… А ты чего в Посаде мастерил?

Хотя Васька был надежным товарищем, Егорка все же не захотел рассказывать ему правды.

— До смерти жрать хочется, — и Егорка выплюнул набежавшую слюну. — Пожалуй, сдохнешь от тресковых голов…

— Ваша новая сродственница Лукерья Федоровна Родионова, чтоб вам не сдохнуть, гостинцы прислать изволила. — И Васька комично поклонился, развертывая узелок со снедью.

Чавканье двух жадно жующих ртов лишь изредка перебивалось репликами о райском житье богачей, о горькой доле обоих пирующих, которые по злой воле судьбы обречены были весь век вековать в рибушниках.

— Мой дедко старику Федотову спину гнул, батька — самому Федотову, а мне к Ваньке Губошлепу в кабалу идти… А вот и не выйдет! — Васька с силой стукнул кулаком по лавке. — Зубы мне старик вышибет, а все равно на завод уйду! Там набор объявлен.

— Не пустит тебя старик…

— Ног моих ему не связать. К федотовской снасти я пальцем еще не коснулся. Прибивайся к нам, а? За тобой у Федотова долгов нет? — Васька невольно усмехнулся: — Твой-то батя самовары лудил, а на тоню носа не называл.

Егорка резко отвернулся, он не терпел, когда ему напоминали, что отец его был не помор, а бродячий цыган.

— Пустое говоришь, Васька. — Егорка старался подавить в себе раздражение к сверстнику, только что спасшему ему жизнь и добывшему еды.

— Чего злишься? — добродушно удивился гот.

— А скажи на милость, в чем разница: что покрута, что заводский! Тот же холод, та же грязь. На становище хоть свежей тресковой печени досыта жрешь, а на заводе от черной корки зачахнешь!

— Па заводе жизнь вольнее. Захотел и ушел с него, иди по бел свету счастье ищи…

— Пока ищешь, с голоду одряхлеешь!

— А ты хоть и породнился с Мошевым, но тоже чуть с голоду на дороге не замерз!

Это было горькой правдой, и Егорке нечего было ответить. От сытной еды утомленных и изголодавшихся парней снова стало клонить в сон. Егорка улегся на лавке и почти тотчас заснул. Подвинув его к стенке, Васька улегся рядом и тоже вскоре захрапел.

Проснувшись, Егорка торопливо вскочил на ноги. Морщась и замысловато сквернословя, он стал осторожно ощупывать ноющие мышцы ног.

Сытная пища и сон придали парню силы, и только острая боль в ногах, чрезмерно натруженных за предыдущий день, напоминала, что вчера он прошел больше полусотни верст.

По своим следам, старательно опуская ногу носком вниз, парни выбрались на дорогу. Шли молча. Васька в бессчетный раз мысленно вел разговор с отцом. Егорка обдумывал предложение сверстника уйти на завод, зарабатывать там полтины, век гнуть спину перед мастером, да день-деньской смотреть, как ползет осклизшее от воды бревно в грохочущую раму. Другого хотел Егорка! Он покосился на Ваську, словно опасаясь, что тот узнает его заветные, самой матери не сказываемые, помыслы. Идти вместе пришлось недолго. Со стороны селения кто-то быстро шел им навстречу.

— Вроде как твоя баба? — удивился Васька.

— Вроде как моя, — согласился Егорка, — и в обеих руках несет чего-то.

Действительно, это была Настюшка. Озабоченная, что муж не возвращается, она побежала к нему навстречу, захватив от крестной туес с молоком и теплой праздничной стряпни.

Васька завистливо посмотрел на позабывших о нем молодоженов и, не попрощавшись, быстро зашагал вперед.

К вечеру во всем селении только и было разговора, что о событий в семье Бобровых. В эти же часы медленно сгущавшихся сумерек Васька шагал к Сороке. Кроме вовремя сдернутого с гвоздя полушубка и шапки, у него ничего с собой не было.

6