Беломорье

Прошло не меньше часа, пока договорились, что поскольку в лукьяновских амбарах на становище был нужный запас оборудования, вновь принятые образуют две артели. Все же двое корщиков превращались в рядовых, поэтому половина одного из хозяйских паев по каждой артели отходила покрутчикам, пониженным в рыбацком ранге.

Свое слово Егорка подкрепил тем, что трижды перекрестился, кланяясь кресту, а затем, сняв стоявший позади пего черный образ, вновь повторил свое обещание и поцеловал до неузнаваемости закопченную доску. Эта церемония была для поморов самой надежной гарантией. Успокоенные, новые покрученники так же дружелюбно, как лукьяновцы, расстались с Егоркой и вышли на улицу.

Вслед за ними вышел на крыльцо и Егорка. «Ловко хозяйничаю, — подумал он, — начал с того, что пай от себя отдал. Так хозяйничать стану, пожалуй, скоро и сам в покруту уйду!»

Он уже хотел шагнуть назад в сени, но увидел, что по улице идет, как всегда, широко размахивая руками, Васька Бобров.

— Васька! — радостно окликнул он парня. — Будто не ко мне идешь?

— Не к тебе, обратно на завод шел.

Они не виделись с того утра, когда вместе были в саввинской келье. Васька был в прежнем полушубке и в той же ушанке. Разглядывая его лицо, Егорка подумал, что оно чем-то изменилось. «Ловко завод его обломал, — подивился он, — смотрит, словно шилом насквозь протыкает!»

— Егор Богданыч, куда самовар велите подать… наверх? — певуче спросила, приоткрыв дверь кухни, хозяйка. — Или внизу кушать станете?

— Наверху выпью с другом, — Егорка обрадованно глядел на Ваську.

Словно боясь, что тот уйдет, он за руку потащил парня наверх. Тотчас хозяйка внесла кипящий самовар, а ее сынишка на подносе тарелки с еще дымящейся сдобой. Егорка что-то шепнул ему на ухо.

— А помнишь, как мы в саввинской келье родионовскую сдобу ели да райскому житью завидовали? — спросил Егорка, глядя на заставленный тарелками стол. — Видишь, как все обернулось. Сказать до правде, порой своим глазам не верю.

Третий раз появился мальчуган, неся на подносе бутылку с рюмками.

— Ну, теперь все, что душе надо! — Егорка налил доверху рюмки. — За что выпьем?

Все еще молчавший Васька пожал плечами, но ничего де ответил.

За счастье давай, Васька, за наше счастье!

— Разное оно у нас стало…

— Пускай так… К счастью разные дороги ведут,! Рассказывай про себя, про меня-то, поди, все знаешь?

Они выпили и стали, как тогда в келье, торопливо жевать, но не сдобу, а сочные ломти свежепросольной семги.

Про тебя-то я многое знаю, — все еще не в силах сбросить с себя какую-то неловкость и глядя на радостное лицо сверстника, проговорил наконец Васька. — Про тебя только и есть теперь разговоров и в избах и по дорогам… Такое с тобой случилось, что разве в сказке придумать!

— В сказке, пожалуй, не всегда придумаешь, а вот в жизни случилось! Тут только многое обмозговать надо было, — наливая вновь рюмку, самодовольно усмехнулся Егорка. — И ты тоже не урод. Знай с кем породниться, вот в люди и выйдешь!

— У меня, — Васька замялся, не зная, как назвать недавнего приятеля — то ли Егоркой, то ли Егором Богдановичем, — у меня, брат, другая дорога. Я с заводом крепко связался! Другая мне жизнь уготована, — и, думая о недавнем разговоре с шуерецким учителем, к которому ходил по поручению Никандрыча, еще раз задумчиво повторил: — Другая жизнь мне уготована.

Егорка не слышал, что говорил ему парень. Ему пришла мысль — сделать Ваську своим приказчиком на становище. Ведь оставить покруту на становище без себя — значило кое-чем рисковать. В последние годы на становищах стали появляться норвежцы, скупавшие у рыбаков тайком от хозяев часть уловов. Отправиться же с открытием навигации самому на становище — значило жить там, как и все покрученники, в холоде и в грязи. Да и с Настюшкой расставаться не хотелось.

— А ты, Васька, все по заводам мыкаешься? — отрываясь от своих мыслей, спросил Егорка.

— Почему мыкаюсь? Управляющий давно назад принял. Старый черт, биржевой мастер, как ни прыгает, а прогнать не смеет. Крепко заводские их от своевольства отучили! Его самого, чертягу, Агафелов едва с завода не согнал. Люди говорят, что старик перед ним на коленках весь вечер провалялся.

— Сейчас не съел, потом съест, — Егорка вплотную придвинулся и, жарко дыша в лицо Василию, зашептал: — А хочешь годика через три хозяином сделаться?

— Говорю тебе, по другой я дороге пошел, Егор. Будто на свете и есть счастье, что на Мурмане да на Груманте промышлять? На заводе жизнь многому научит…

— Воля твоя, — притворно согласился Егорка. — Выпьем!

Ваське пить не хотелось, но это был предлог поплотнее закусить, и, опорожнив рюмку, он приналег на закуску. Сквозь полуопущенные. ресницы Егорка настороженно — рассматривал его, нацеливаясь, чем именно и как прибрать его к своим рукам. «Честности он испытанной, и семьи нет, — по-хозяйски раздумывал он, — вот такого-то и надо заместо себя на становище отправить. Тогда можно спокойно оставаться дома. Чем бы его подцепить за жабры?»

— Не оженился? — как бы невзначай спросил Егорка.

— Н-не, — выдавил в ответ Василий и вздохнул.