Читаем Беломорье полностью

— Сегодня, сегодня. Всех сегодня позвать. Завтра с утра в город, — проговорил скороговоркой Александр Иванович.

— Валериан Бернгардович, — обратился он к своему спутнику, — часов в десять выедем, значит, к часу будем в Кеми?

— Безусловно, — ответил тот, сбрасывая на стул шинель с бобровым воротником и отстегивая шашку. Егорка увидел, что барин был одет в мундир с красными кантами и золотыми пуговицами.

— Богданов Егор? — спросил Александр Иванович, заметив Егорку. — Еще вчера узнал, что вы меня здесь ждете. Рекомендую, — обратился он к военному, — герой сегодняшнего дня во всем Поморье. Куда ни приеду, только о нем и слышу! Знакомьтесь. Исправник Валериан Бернгардович фон-Бреверн. Промышленник Богданов Егор… Егор, как по батюшке?

— Богданович, — тихо проговорил Егорка.

От волнения, что сам барин протянул ему руку, у Егорки ладони покрылись потом, и он торопливо обтер их о пиджак.

— Я тоже много слышал о вас, — исправник с таким нескрываемым любопытством стал разглядывать красивого парня, что Егорка застенчиво покраснел.

— Чаю! — потребовал Александр Иванович.

И на столе, заранее заставленном посудой и закусками, тотчас появился кипящий самовар.

— Егор Богданович, — тенорком проговорил Александр Иванович, — за стол!

Никогда Егорка не сидел за столом, где на белой скатерти блестело, сверкало и пестрело такое многоцветие посуды и закусок. Сначала непривычная робость, как в доме Сатинина, охватила его, но Егорка не растерялся. Зорко следя за господами, он в точности повторял все, что делают они, и потому чаепитие проходило вполне благопристойно. Находчивость Егорки понравилась Александру Ивановичу, и парень не раз ловил на себе его благожелательный взгляд. Из-под пушистых, неприятно белесых ресниц исправник искоса посматривал на Егорку и видел, как дрожит его рука, неумело держащая чайную ложечку, как бледнеет и краснеет его лицо, когда сдержанно и односложно отвечает он на вопросы Александра Ивановича.

Должно быть, тот, кто попробовал на своем веку едкую крепость «афонькина зелья», не скоро хмелел от других напитков. Егорка послушно пил все, что щедро наливали ему господа, но застенчивость парня не проходила. В конце концов он все же охмелел и только тогда начал деловой разговор.

Будь Егорка опытным в торговых делах, он знал бы, что не следует начинать деловой разговор напрямик. Надо бы только намекнуть Александру Ивановичу, что от него требуется, и терпеливо ждать решения богатого собеседника. Но Егорка не был опытным хозяином, его мучило нетерпение и тотчас, как только хмель придал ему смелость, он предложил Александру Ивановичу закупить у себя будущий улов.

В ответ скупщик пристально посмотрел Егорке в глаза, затем покосился на исправника, давая этим понять, что не время вести подобный разговор. Александр Иванович знал, что фон-Бреверн не гнушался знакомствами с крупными скупщиками и, в частности, со стариком Сатининым, нарушить дружбу с которым Александр Иванович остерегался.

— Надо подумать, надо подумать, — сухо проговорил он, замечая настороженное выражение лица исправника.

Все более хмелеющий Егорка, которому не терпелось узнать, скупит ли у него Александр Иванович улов, грубо оборвал его:

— Мямлить-то чего? Мои шнеки дадут верных…

Александр Иванович раздраженно почесал подбородок.

— С радостью! Нашлось бы место в моих посудинах. Боюсь, ох, боюсь, что пойду сей год на «Савватие» недогруженным. А все-таки не могу скупить… нельзя-с!

— Почему? Ежели насчет кредита, — во-время припомнил Егорка лишь недавно заученное слово, — так с нашим удовольствием, после ярмарки. Могу обождать.

— На оборотные средства пока не жалуюсь, — развел руками Александр Иванович, — хватило бы у меня и на вас. Честное купеческое слово держу, вот и вся причина.

— Это как? — бледнея, переспросил Егорка.

— Уговор существует между коммерсантами Беломорья, — Александр Иванович досадливо потянул в сторону крахмальный воротничок, словно тот давил ему шею: — ты не тронь моего района, а я не трону твоего.

— Так вы же на нашем становище скупаете?

— Да не от тех хозяев, что промышляют из вашего селения. Ими занимаются Сатинин, Федотов и…

— Я-то волен кому хочу продать! — рассвирепел Егорка. — Я что — сам себе не хозяин? Мои шнеки, мой улов, кому хочу, тому и продаю! Скорей сгною, чем Сатинину или Федотову… И так он, проклятущий, на моем горбу не один рубль…

Егорка запнулся и замолчал, чтобы не напоминать господам о своей недавней покрутчине.

Вынув платок, Александр Иванович провел им по усам и ничего не ответил. У Егорки была возможность продать улов агентам норвежцев, но об этом не хотелось напоминать неопытному хозяину. Александр Иванович рассчитывал через подставных лиц скупить у доведенного до отчаяния Егорки его улов.

— Я тогда сам судно понаймую! — пьяно выкрикнул Егорка.

— Для того, чтобы зафрахтовать судно, надо вперед деньги вносить, — вмешался в разговор исправник, который забавлялся тем, что ловко пускал друг в друга кольца табачного дыма.

— Есть у меня деньги! — и Егорка хвастливо ударил себя по боковому карману. — Есть! Здесь тысяча, да еще дома найдется!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века