Беломорье

— Уж коли лошадь сынку доверяешь, так будто он шубное прогуляет? Не ложь греха на душу, чай, ведь за твою поклажу такому человеку маяться.

Сердито бормоча что-то, лавочник вышел из комнаты. Двинской с гостем уже кончали закусывать, когда вновь появился лавочник. Позади него шел с овчинным мешком на плече парень. «Гуляка, это и на роже написано», — подумал. Федин, разглядывая ямщика. Начались несложные сборы. Присутствие лавочника и его сына сковывало язык обоим, но ведь и пожатием руки можно сказать очень многое…

Когда постепенно уменьшавшиеся дровни затянуло зимними сумерками, Двинские вернулись домой.

— Спасибо тебе, Сонюшка, за доброту, — порывисто обнял жену Двинской. — Спасибо, родная.

По простоте душевной Софья не поняла, за что так горячо и обрадованно благодарил ее муж.

4

Перемахнув через реку, дровни вскоре остановились у двухэтажного дома, стоявшего по дороге к Выгострову. На звон колокольца вышел лавочник.

— Получайте тятенькин товар, — вместо приветствия, проговорил Зосима. — Политик его сдаст, а я утречком за росписью понаведаюсь. Недосуг шибко сейчас.

Не успел лавочник и слова ответить, как парень бегом направился в сторону, где тускло поблескивал свет в избушке Саломаньи.

— Видать, господь за грехи послал Савватию Николаичу такого наследничка, — покачал головой торговец. — Пожалуйте, господин, в горницу.

С помощью жены и Федина он перетащил три аккуратно перевязанных тюка в кладовку, затем хозяйка повела гостя по скрипучей лестнице наверх, а лавочник, кляня разгульного парня, сам стал распрягать лошадь.

В теплой, по-городски обставленной комнате лавочник просмотрел переданный Фединым список посылаемых товаров. Хозяйка налила гостю крепкого чая, принесла из кладовой мятных пряников и неизменную в Поморье закуску — нарезанную толстыми ломтями свежепросольную семгу.

— Во, хрещеные, на кушаки пятиалтынный накинул, а на сапоги, скажи што не весь четвертак, — сокрушенно бормотал хозяин, — а мне за труды, скажи хорошо, если гривенничек оставил! Во жадера, за копейку задавиться готов, а все куда? Непутевому Зосимке, что Саломаньям всю отцовску наживу спустит!

Лавочник долго вздыхал, кляня беспутного парня, затем принес чернильницу и перо и написал под счетом: «Товар полностью получил».

— Но вы же не проверили тюки? — удивился Федин.

— Савватия Николаича проверять не надо. Этот человек но ошибется. Коль пишет двадцать, значит, двадцать. Барышом тебя обидит, а числом завсегда правилен, — с явной гордостью за своего компаньона ответил хозяин, — какой десяток годов друг с другом дело имеем…

Федина очень тянуло пойти к пилоставу, но было бы неблагоразумно показать, что у него есть на заводе знакомые. Оставалось поблагодарить хозяев и лечь на перины гостевой постели.

Рано утром появился Зосима. Умиленно щуря заплывшие глазки, он долго молил хозяев «не говорить тятеньке, что дома не ночевал». Взяв расписку, он тотчас покатил обратно, ожесточенно нахлестывая лошадь.

— Теперь того и гляди коня загонит, — безнадежно махнул рукой лавочник. — Микола милостивый! Ну, скажи, что за дурак растет?

Федин знал, что шуерецкий учитель уже переехал в Сороку, и прежде, чем посетить Никандрыча, он решил побывать у Власова. Оставив свои пожитки у лавочника, Федин направился в школу — небольшой одноэтажный барак, в конце которого находилась комнатушка учителя.

Власов был в классе. В комнате сидела его жена и шила распашонки.

— Наследника ожидаете, — улыбнулся Федин.

— Первенца, — застенчиво прошептала женщина. — Да вот боюсь чего-то. Старшая сестра умерла от родов. А моя мать чуть жива осталась, рожая ее.

Вскоре в сенях зазвенели детские голоса, и в комнату быстро вошел учитель. «Бородка, длинные волосы, рубашка, подпоясанная ремешком, — рассматривал его Федин, — вероятно, «окает». Но Федин ошибся. По скороговорке и «аканью» можно было легко догадаться, что учитель откуда-то из Замосковья.

— Давно пора, давно, — проговорил Власов. — Я писал Туликову, что опыта у нас нет, кустарничаем, кто во что горазд… В Поморье жить вам, Кирилл Афанасьевич, не запрещено?

— Нет. Запрещен въезд в столицы и промышленные центры.

— До прихода Никандрыча посидите с моей благоверной. Она вам подробно расскажет, что ее старшая сестра умерла от родов, а мать чуть жива осталась, ее рожая… Уже рассказала? — заметив улыбку гостя, всплеснул руками Власов. — Вот проворная…

— А тебе бы только смеяться. Сам виноват, сам и в стороне…

— Бегу, бегу, а то волноваться тебе вредно. Через час освобожусь.

«О чем я с ней разговаривать буду? — подумал Федин и, сияв пенсне, стал тереть переносицу. — Вот несчастье». Но жена Власова оказалась приветливой, умной женщиной, и в беседе с ней время пролетело незаметно.

— Вот не думал, что вы оба так разговоритесь, — удивился учитель, входя в комнату. — Ну, побегу Никандрыча предупредить. А ты пока сообрази… Мариночка, — обратился он к жене. — Ведь соловья баснями не кормят.