Белорусский узел

«Однажды пришёл Кубай (преподаватель Г. Соколов-Кубай — прим. авт.) и сказал: вы знаете, что у нас все было другим? Вы думаете, что белорусская культура — это какие-то платочки, а вы посмотрите на портреты Радзивилов — вот наша культура. Городской костюм был такой…»

Момент можно считать знаковым. Где-то здесь произошло зарождение одной из главных и, пожалуй, самой парадоксальной черты белорусского неонационализма.

Этнонеформалы возрождали и пропагандировали крестьянские обряды, пели народные песни, но при этом ассоциировали себя со шляхтой. Плясали в крестьянской вышиванке, но мечтали о княжеской мантии.

Слово Сергею Дубовцу:

Помню, с какой увлечённостью «майстровцы» говорили про белорусское возрождение начала прошлого века и 1920-х годов, про древнюю аристократию ВКЛ, про её этикет и мировоззрение, которые так противоречили всеобщим стереотипам панибратства и уравниловки, среди которых воспитывались мы. Мы готовы были отправиться на край света, чтобы увидеть живого белорусского аристократа или профессора-нацдема.

Эстетика крестьянской общины — без панибратства и уравниловки, Народный Фронт — из «народных» художников и писателей, Рада Народной Республики — которую ни один народ никогда не выбирал.

Прикрытый народнической риторикой махровый элитаризм сразу и навсегда становится фирменным стилем.

Заметьте, как в первом же политическом заявлении — манифесте Мартиролога — даётся оценка сталинских репрессий.

«Сталинские репрессии конца 20-х — начала 50-х годов уничтожали все лучшее, активное, разумное и творческое на нашей земле».

Вообще звучит диковато. Получается, что если у вас нет расстрелянного дедушки, то вы… мягко говоря, не из лучших.

Какими бы ни были репрессии: политическими — за взгляды, этническими — за национальность или даже за принадлежность к какой-то прослойке, оценки в категориях «лучше-хуже» неуместны.

Но для элитаристского сознания это обычное дело — есть просто люди, и есть лучшие…

…

При этом одним из ключевых аспектов, как внешней пропаганды, так и построения собственной идентичности стала параисторическая теория о том, что Великое Княжество Литовское зародилось не на территории современной Литвы, а в окрестностях Новогрудка.

Автор теории — преподаватель белорусской литературы из Молодечно Микола Ермолович, пребывая на пенсии, гонял в столичную библиотеку. Источников за пределами местной «ленинки» он не знал, а из тех, что знал — спорил с теми, с которыми проще.