Белоснежка мертва

Первым её увидел, а затем описал остальным Симо. Описывать он умел. Он был нашим бессменным мастером игры, когда мы садились за «Драконов и подземелья». Одними лишь словами он рисовал пещеры, орков, волшебные мерцающие мечи, и те оживали.

Мы выслушали его и увидели.

Она спала в постели Симо, свернувшись клубком под одеялом, в его футболке с эмблемой «Корпуса красных фонарей». Мы уже видели её издали, сине-жёлто-красную, среди других Белоснежек. У неё не было декольте Белоснежки-супергероини и необузданной энергии Белоснежки-зомби, но она была красивей их всех.

Мы смотрели на неё, не зная, что делать. А потом она открыла глаза.

— Ничего, если я немного поживу у вас? — спросила она.

Вот так Люми осталась.

Она неизменно появлялась по вечерам. Она не говорила, что делает днём, а мы не спрашивали. Но у неё всегда находились добрые, чуть насмешливые слова для нас всех. И, как архетип сумасшедшей девчонки-мечты, она подбивала нас на безумства. То залезаем на крышу и смотрим на звёзды, то делаем комплименты незнакомцам на улице, а то раскрашиваем волосы и бороды в разные цвета.

Мы все её хотели, но по общему молчаливому уговору никто её не трогал и на неё не претендовал, — не то иллюзия, что она принадлежит нам, рассыпалась бы.

И надо же было Юри всё испортить.

А я что, я ничего, сказал он нам после.

Как-то вечером она сидела за столом на кухне. Она вымыла посуду, зажгла ароматические свечи. Старый кровоподтёк полинял, но ещё не сошёл. Она смотрела в экран своего «айфона». Крутнула его, и серебристо блеснул логотип.

— Всё хорошо? — спросил Юри.

— Мама. Ерунда, — сказала она.

Юри видел: что-то её грызёт, она больше не наша. В отчаянии он положил на её руку свою, волосатую, с толстыми пальцами.

— Расскажи. Я умею слушать. Я не как другие. Они хотят втиснуть тебя в свои представления. А я приму тебя такой, какая ты есть.

Отдёрнув руку, она погасила экран телефона.

— Но меня на самом деле нет. Я в зеркале.

Она поцеловала Юри в щёку.

— Попрощайся за меня с остальными.

Дыхание её отдавало сладостью. Юри зажмурился. А когда взглянул опять, она лежала на полу, распахнув зелёные глаза. Только тогда он увидел в её руке склянку с таблетками.

Так Люми нас покинула.

Наступает утро, — и вот она, целая, под стеклом наших экранов. Мы не отводим глаз, желая, тоскуя, боясь коснуться. Юри кусает губы, силясь не разреветься. Исмо ругается. Микко дёргает себя за бороду.

Красивая и яркая, Люми на миг снова наша.

Потом Исмо открывает сайт миру, и мы её отпускаем.

* * *

Врач нашёл её в сети. Это была одна из тех ссылок, на которые жмёшь, когда скучно. Что-то вроде цифровой усыпальницы девушки в коме. Выложены её фотографии и дёрганое видео, снятое телефоном: в жёлтой юбке она сидит на лестнице.

Вдруг подняв голову, она улыбается. На её щеке синяк, но улыбаются красные губы радостно, доверчиво и невинно.

Он просмотрел клип трижды и влюбился.

Он попросил перевести его в её больницу. В ход пошли деньги и связи.

Он нашёл её в пустой палате с жёлтыми стенами. Пахло от неё густой мазью для тела и ещё чем-то сладким.

Он захотел увидеть, что видит она. Дать бой тёмному кровавому дракону в её мозгу.

Он достаёт бутыль с загадочной надписью и наполняет шприц. Уверенно находит на её руке голубую вену. Плавно вводит прозрачную жидкость, что по карману лишь принцам. Вот игла вышла, на коже — капелька крови, идеальный рубиновый шарик. Поцелуй — и его нет.

Он отключает её от аппаратуры, осторожно снимает капельницы, выплетает из волос цвета воронова крыла электроды. Зелёная кривая на экране становится прямой.

Он берёт её руку и ждёт пробуждения.

За окном поют птицы.

* * *

Я не та, кем ты меня считаешь.

Я смерть. Держись от меня подальше.

Ты ни при чём. Ведь ты меня разбудил. Ты красивый — белый халат, зачёсанные назад волосы, загар Биаррица, дорогие часы и слабый запах хвои.

Нет, не надо воды. Но выслушай.

Я принесла смерть матери. Она мечтала об идеальной дочери — из снега, крови и воронова крыла, — а такие мечты ведут лишь к одному.

Мачеха разглядела во мне отражение своего конца, смерть молодости и красоты. Она знала, кто я, ещё когда я была ребёнком. Знала, что я — её смерть в зеркале.

Я читала комиксы про Бамси, самого сильного медведя в мире, и представляла, что я его друг, черепашка Килпинен. Я прятала голову в рубашку, как в панцирь, отгораживаясь от мира, а она вытягивала меня за волосы и предупреждала: «задохнёшься», — но всегда таким тоном, будто об этом мечтает.

Вырастая, я видела, как медленно убиваю отца. Я была пустотой в нём, пустотой в форме своей матери, и через меня вытекала его жизнь. Вот почему я попыталась бежать.

Я стану смертью фотографа, посланного за мною мачехой. Он разглядел в моём лице что-то ещё, не исполнил наказа, и за это потом расплатится.

Друзья мои думали, что меня спасли, но рано или поздно я убила бы их дружбу. Они делились всем, но мною делиться не стали бы.

В каком-то смысле это удача, что она написала. Я поняла, кто мне пишет, едва телефон завибрировал, ощутила в его тёплой округлости и гладком стекле.

Буквы построились в яд, химическую формулу из слов.