Белые и черные

– Друг мой сердечный, Дарья Михайловна, – говорит ей доверчивая герцогиня-вдова, – с тобой матушка-тетушка оченно близка; попроси ты, сердце мое, от себя будто, почему она дает мне все один ответ: надо подождать да подумать?! Потешь меня, сердце мое, разъясни ты ей, что граф Саксонский нашим нисколько не опасен. Человек он умный, добрый и великий воин; он сумеет и моих дерзких курляндцев в муштро поставить.

– Последнее-то пустячное дело, ваше высочество, на подчиненье своей воли не стоит вам из-за того пускаться. Государыня уж рассудила самому Александру Данилычу с войском к вам подойти и непокорных усмирить надежно. А если душа ваша лежит к тому графу, конечно, тут другая статья.

– Воочию я его не видывала и привязаться особенно к нему не могла, а если персона его писана верно, то он изрядно молодцеват… – И герцогиня показала портрет Морица княгине Меншиковой.

Княгиня нашла черты жениха привлекательными и, передавая портрет, одобрительно отозвалась:

– Конечно, конечно. Но, ваше высочество, будьте уверены насчет нашей с Александром Данилычем полной готовности выполнить все, что повелите. Летом ведь Александр полки, что в Риге стоят, к вам приведет, не извольте сумнения иметь на наш счет.

– Я вам, душа моя, все говорю, что на сердце у меня, зная хорошо, что всегда я в вас, друзьях моих, всякое покровительство и приязнь находила и нахожу всегда. Только от вас и жду себе счастливой перемены своего вдовьего положения.

– И мы вашему высочеству преданы всей душой.

– Попроси же, ангел мой, супруга и сама испроведай, о чем я просила вас… К сестре я теперь еду обедать, а завтра заеду к вам за ответом.

Распрощались, и герцогиня уехала к сестре.

– Знаешь, Саша, из-за чего Анна Ивановна норовит выйти замуж за Саксонского? – спросила княгиня Дарья Михайловна, будто ненароком придя к мужу, расставшись с герцогинею.

– Затем, что баба в поре. Вдовство ведь наскучило, известно!

– Нет… Как вижу, не отгадать тебе! Она крепко негодует на своих курляндцев и понимает, что, судя по молве о храбрости саксонского графа, он их приведет в полное повиновение.

– Кто же это тебе сказал такой вздор? Не она ли уж?

– Да… Уж я от нее всю подноготную выпытала. Мы ведь с ней давно в дружбе!

– Поздравляю же с этой дружбой! Нашла она в тебе простушку и провела. Ты у ней правды не узнала, а она все выведала у тебя.

– Я ведь ей только сказала, что ты летом с полками будешь, а ничуть не обмолвилась, ни одним словом, о твоем намерении.

– Отгадает и по тому, что ты ей высказала. Ума в ней, значит, палата, если умела она тебя уверить, что не привязалась еще к саксонцу. А сама уж его и в Митаву требует.

– Это ничего еще… У ней, верь мне, в Митаве есть зазноба. Недаром тебе курляндчик и писал, что Бестужев не нужен.

– Посмотрим, кто из нас прав. Слышанное от тебя заставляет, однако, меня, Даша, крепко задуматься. Вишь куда метнула!

По праву повествователя мы добавим, что, пока шел этот разговор у мужа с женою, герцогиня успела приехать к сестре, Прасковье Ивановне. У царевны она встретила княгиню Аграфену Петровну Волконскую.

Расцеловавшись с ними, Анна Ивановна со слезами на глазах сказала княгине:

– Друг мой Груша, ты выиграла заклад. Дарья Михайловна – верная союзница мужа, а он, я в том уверена, замышляет против меня неладное! Она мне три раза повторила, чтобы я ничего не опасалась и не сомневалась ни в чем, когда Александр Меншиков приведет войско в Митаву. Он же, и никто другой, и на государыню влияет, что она мне теперь не дает никакого ответа на спрос о Морице. А сама же и толкует, что выбору сердца моего не хочет делать препятствия.

– Аннушка, смотри, друг сердечный, не ошибись, будто причиною один Меншиков, что матушка-тетушка хитрить с тобой начинает, – выговорила жившая у сестры царевна Катерина Ивановна. – Не голштинские ли, смотри, больше тут помеху чинят?! Может, Фридрих не оставил еще намерения своего на Курляндию, хоть и не удалось сватовство Карла на Елизавете Петровне? Что ты на это скажешь, княгиня Аграфена Петровна?

– Может статься, и так, ваше высочество! Теперь я ничего не могу сказать, потому что за последнее время мало вхожа к Самой. Теперь Авдотья Ивановна в ходу у ней. Первая советница… А прежде было так, как я вам писала. А теперь опять еще что-нибудь новое будет, потому что Сапега уж в немилости, а виднее всех – Бутурлин.

– А каков он… в родню или выродок?

– Что вы хотите этим сказать?

– Падок он на подарки или чванством занят? Бутурлины бывали в старину первые хапалы.

– В родню, в родню!

Последовал общий смех.

– Можете, Пашенька, и ты, Катя, поэтому сблизиться с тещей Бутурлинчика и пообещать на голые зубы сельцо под Москвой, буде ладит мне согласье на союз с Саксонским! – высказала, несколько подумав, Анна Ивановна. – Мне, как вижу, дольше здесь нечего времени терять, а нужно дело делать! Я и за ответом к княгине не заеду. Их затеи явные.

Действительно, вдова герцогиня Курляндская в тот же день выехала к себе.

Прошло затем недели с две, как получил князь Меншиков цидулу из Митавы.

Цидула была всего из четырех слов:

«Невеста и жених виделись».