Белые и черные

– Это, ваше величество, при иностранных дворах принято: прибывшим с августейшими особами кавалерам, которые остаются не представленными, иначе негде находиться, как за особою, с которою они вошли в дом.

– Вы, герцог, стало быть, тут сделали ошибку, не представили ваших знакомцев… – молвила государыня. – Да… не оправдывайтесь… Всегда, кого мы с собою привозим, должны тех и представить хозяевам и прочим кому следует. Но так как вы мой сын, ошибку вашу я сама поправлю Кто вы такие, господа, и давно ли у нас здесь гостите?

Старший Левенвольд, очевидно, ожидал этого вопроса вслед за своим заявлением и очень почтительно ответил, изящно кланяясь:

– Мы, ваше величество, ваши верноподданные, сыновья барона Левенвольда, гофмаршала двора блаженной памяти вашей невестки, кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии… По кончине ее высочества и удалении нашего отца в маетности в Лифляндию, мы служили камер-юнкерами при прусском дворе. В конце прошлого года, попросив увольнения от службы, мы получили аттестат, который имею счастье представить как свидетельство нашей добропорядочной службы. – И он, мгновенно достав из кармана бумагу, опустился на колено, подавая ее и говоря: – Всеподданнейше просим принять нас на службу вашего императорского величества!

Когда, произнеся эти слова, он и брат опустились на колени перед государыней, она еще милостивее сказала:

– Встаньте, господа бароны, я очень рада готовности вашей служить мне. Теперь же охотно принимаю вас… тем же чином, который носили вы при иностранном дворе.

При этих словах все оборотили глаза на эту парочку новых придворных. Дамы, бывшие в зале, нашли их приятным приобретением и решили тут же, что следует их приласкать и завести с ними знакомство.

Наоборот, мужская половина присутствующих смотрела на Левенвольдов как на выскочек и нахалов, с которыми, правда, нужно вести себя осторожно, и только ради этой осторожности их на первое время следует допустить к себе. Впрочем, подумали все, нужно постараться их закружить или поставить в такое положение, которое заставило бы их самих удалиться. И чем скорее, тем лучше. Бароны думали, вероятно, иначе. Поднявшись и удостоясь поцеловать милостиво протянутую им руку монархини, они пошли обходить залу, подходя к каждой особе, называя свои имена и прося принять их, готовых на всякие услуги, в милостивую аттенцию[9].

Брюс, Бассевич, Черкасский и Дивиер, пожимая руки Левенвольдов, говорили им, в свою очередь, любезности. Князь Меншиков кивнул двусмысленно головою, а Ушаков, не давая руки, встал, отвесил им молча низкие поклоны и опять сел. С дамами рекомендация их, наоборот, привела к блистательному результату. Все были восхищены их любезностью, начиная с Варвары Михайловны Арсеньевой, которой придумали они первой сказать любезность. Один брат восхвалил ее тонкий и глубокий ум, а другой отдал справедливость ее чудным очам, назвав их алмазами, в которых отражается высокая душа и тонкое чувство. Злая горбунья, свояченица светлейшего князя, действительно имела и хорошие глаза, и высокий ум. Так что меткое сравнение принято было как явное доказательство ума и приятности представлявшихся. Даже Марья Федоровна Вяземская потом признавалась, что она не могла не ощущать удовольствия, когда Левенвольды, обратившись к ней, сказали ей, что она способна увлечься всяким добрым заявлением, будь это одно обещание, а не только вызов на действие. Тонкая наблюдательность и выработанный в совершенстве светский такт братьев были признаны всеми, а это уже много значило в данный момент.

Благодаря Бассевичу и Брюсу, умевшим поддержать нить разговора в обществе, за столом скоро завязалась беседа, в которой красавцы Левенвольды опять поддержали свою репутацию дамских кавалеров. Они не вмешивались в разговоры домохозяина с чиновными гостями, когда он умышленно и даже заметно для всех показывал баронам полную свою антипатию. Императрица первая заметила характер обращений светлейшего с принятыми ею в свою службу пригожими камер-юнкерами, а заметив и угадав верно источник неприязни, государыня захотела удвоенным вниманием к несправедливо оскорбляемым утешить их и показать оскорбителю свое неодобрение.

– Вы, я вижу, господа, – сказала она, – имеете готовый гардероб, потому можете немедленно вступить в отправление своих обязанностей при нас. Явитесь завтра к нашему гофмаршалу и учредите непременное дежурство. Мы желаем часто видеть вас на службе… и при исполнении наших поручений.

Это окончательно взорвало князя Александра Даниловича, и он обратился к своему зятю с упреком, полным желчи и несправедливости: