Белые искры снега

"Исправлю", — говорил взгляд Дарёны, сжавшей кулаки и исподлобья глядевшей на старшего духа. Она ненавидела сдаваться. Но как можно расплавить лед, если в руках нет пламени — лишь снег со вмерзшим в него цветком, а вместо дыма — морозный пар?

— Глупо так думать, — продолжал негромко мужчина. Казалось, Вольга был совершенно спокоен, узнав о ее преступлении. А еще казалось, что он не парит в воздухе, а стоит на ногах, касаясь ступнями пола, как обычный человек. Только одежда на нем была не обычная человеческая, а старинная, как с картинки книг с былинами, похожая на княжескую. — Ты ведь не имела права делать это, — попенял он Дарёне, хотя она была готова поклясться, что ему все равно. Он просто выполняет свой долг.

— Они должны быть вместе, — тихо сказала девочка, сжавшись и ожидая сурового наказания. Посмотреть в неподвижные глаза мужчины ей было страшновато. Хотелось исчезнуть, спрятаться, растворится в холодном воздухе, но Дарёна знала, что сила Вольги не позволит ей сделать этого.

— С чего ты взяла, дитя? — снисходительно-равнодушно взглянул на нее старший дух. Глаза цвета сухой земли оставались такими же безэмоциональными, как у высеченной из камня статуи.

— Они предназначены друг другу судьбой, — пискнула зеленоглазая, стараясь держать себя в руках, но при старшем духе этого не получалось. — Я должна была их… связать, но… оказалась тут. Эта жизнь — их последний шанс встретится, — ее голос стал совсем робким, едва разборчивым.

— Это их шанс и их жизнь, ты не должна встревать в чужие судьбы, — безразлично обронил Вольга.

— Но как же так! — воскликнула Дарёна, пытаясь быть смелой, но вновь почувствовала себя рыбацкой лодкой в грозном ледяном море. — Я из-за них и осталась!

— Из-за себя ты осталась. Идем, дитя, ты понесешь наказание за то, что пыталась влезть в чужие судьбы.

— Я не могу! Я ведь заключила договор, что мне разрешат трижды помочь им попытаться встретиться, если я останусь тут и буду служить у вас! — отчаянно воскликнула Дарёна, со слезами в глазах глядя в сторону Насти и Яра, которые, кажется, вот-вот должны были распрощаться. Стоят, глупые, смотрят друг на друга чужими взглядами и не знаю ничего…

— Я помню это. Но также помню, что ты использовала все свои шансы. Все три узла. Однако я также вижу, как сильно ты нарушила уговор. Отдай, — вдруг суровым голосом произнес Вольга и протянул руку с цепкими мраморными пальцами.

— Что? — от отчаяния попробовала схитрить девочка.

— Нити.

— Какие нити?

— Какие взяла, такие и отдавай.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась Дарёна. Ее ресницы намокли от подступающих ледяных слез и слиплись. Ярослав, Ярик, Яр, ну почему ты такой дурак?! Ну, сделай же что-нибудь!

Вольга покачал головой, сделал плавное движение рукой, протянул ее вперед и к нему на широкую сухую ладонь упали две нити — красная, неистово искрящаяся, и белая, звездная.

— Сколько узлов навязала. — Первая эмоция — неодобрение — мелькнула в голосе Вольги. Он махнул второй рукой, и узлы сами собой стали исчезать.

— Дайте мне… им шанс! — выпалила Дарёна, с ужасом глядя на то, как плоды ее многочисленных трудов исчезают, растворяются в воздухе.

— В обители тебе объявят о наказании. — Пара узлов все-таки не исчезла — продолжала связывать белую и красную нити, и Вольге это не очень понравилось. Видимо, разрушить их было не в его власти. Скорее всего, судьба уже взяла на заметку эти узлы, как должное, запустив колесо случайностей.

— Но я всего лишь хотела искупить свою вину перед ними и отправится дальше! Почему же три раза можно, а больше — нельзя? Посмотрите на нее! Чем она не заслужила свое счастье?! — срывался голос девочки, слезы стекали с ее бледных щек и в замершем воздухе превращались в темные маленькие, с рваными краями круглые отверстия — как будто бы корку льда пробивали пули.

Старый дух даже и не думал слушать Дарёну. И кто знает, что могло случиться, но Вольга по какому-то странному велению судьбы, с которой боролся, машинально проследил за взглядом Дарёны, и вдруг целая волна чувств прошлась по его ранее каменно-безучастному лицу.

Сначала это было глубокое удивление, шок — оно, казалось, поникло во все уголки его морщин на лице. Затем ярким, давно забытым росчерком сверкнула на его лице радость — нечаянная, долгожданная, а от того дикая, ярая, где-то смешенная с воскресшей надеждой, где-то — с благодарностью самим небесам, а где-то и со страхом: а вдруг все происходящее — шутка, мираж, глупый сон?

Ну а после в лице старинного духа появилась и жадность. Не такая, которая рождается в горящих глазах безумного коллекционера, готового отдать за очередной экземпляр все свои деньги до последней монеты, и не такая, которая пробуждается во взоре человека, давно и упорно добивающегося души и тела предмета своего вожделения, а теперь получившего все это в свое распоряжение. А такая, которая может быть только у давно больного и страдающего человека при виде бутылька с некой лечебной настойкой, которая сможет вернуть его в жизни.

Жадность-вера, жадность-неверие. Жадность-отчаяние. Жадность, которая может и погубить, и спасти.