Белые искры снега

Ярослав одарил Настю незаслуженно злым взглядом и заспешил следом за ней, умудряясь делать вид, что нести хрупкую Полину ему совсем не тяжело. И вовсе не страшно.

Медкабинет находился двумя этажами ниже, и Енот почти без проблем донес Полину Маслову до самой кушетки. По пути нам встретился спешащий к классу, около которого все произошло, охранник, увидевший происходящее по камерам и даже хотел лично взять потерявшую сознание на руки, но Ярослав вздернул подбородок и заявил, что сам прекрасно может позаботиться об однокласснице. И хотя только что прозвенел звонок на урок, в коридорах оставалось полно народу — все они с недоумением глядели вслед Зарецкому, несущему на руках Полину. А он не смотрел ни на кого, просто шел следом за мной, и лишь изредка поглядывал на обессиленную девочку. Мне почему-то казалось, что он испуган и несет ее бережно, с той же долей опаски, которая появляется тогда, когда, например, берешь впервые крохотного пищащего котенка в руки, боясь что-нибудь ему сделать, как-нибудь навредить. Но было в Зарецком помимо этого что-то еще, что-то очень личное, глубоко зарытое, бережно спрятанное. Не думаю, что Полина нравилась ему, хотя, надо признать, он хорошо относился к девочке — я видела это на уроках. Однако что-то непонятное мне Ярослав чувствовал, и я не могла расшифровать это чувство, потому что подобного опыта переживаний у меня не было.

Медсестры в медкабинете к нашему появлению отнеслись на удивление спокойно — видимо, школьнички часто посещали ее скромную обитель с самыми разными травмами, и единственный, кто испугался, так это какой-то пятиклашка, пришедший на прививку. Он такими огромными глазами смотрел на Полину, как будто бы с ней случилось что-то совершенно ужасное. Я же почему-то была уверена, что с девчонкой все в порядке. Видимо, свалилась в обморок из-за нервов — когда я шла в начале коридора, слышала, как окружившие ее одноклассники радостно ржут — видимо, над ней. Даже издалека происходящее казалось гадким — как будто бы на беззащитного ребенка налетела стая каркающих ворон, а не родные одноклассники. За высокой белоснежной ширмой процедурного кабинета медсестры принялись приводить девочку в чувство, а мы с Зарецкой остались в кабинете.

— Что произошло? — Спросила я (по пути в медкабинет мы не разговаривали). И, если честно, хоть вчера мы вместе пережили много очень веселых и не очень минут, сейчас между мной и мальчишкой вновь стояла невысокая, но крепкая стена под названием "субординация". Я — учительница, он мой ученик. И мы не в кафе, не на улице, не в одной машине, и даже не в одном отделении полиции, мы в школе.

Мятные глаза с неудовольствием посмотрели на меня, и Зарецкий процедил нехотя, засунув руки в карманы брюк.

— Полина упала в обморок.

— Это мне понятно. Из-за чего?

— Наверное, ей стало нехорошо. — Не желал ставить меня в известность Енот. Вот сволочь! Я тут переживаю, пытаюсь понять, что делать дальше, как помочь Полине и как рассказать обо всем классному руководителю, чтобы она предприняла меры и хоть как-то наказала виновных, а он опять выделывается, ломается, как девчонка перед ухожером.

— Зарецкий, я с тобой разговариваю серьезно. Что случилось? Не расскажешь ты, расскажут другие.

— Вшивков, например, — ухмыльнулся Яр.

— Хоть бы и он. — Со Степаном мы хорошо общались. Он недавно добавился ко мне в друзья в социальной сети и тоннами присылал картинки, шутки, большинство из которых, правда, были глупыми, и миллионы смайлов.

— Вот у него и спроси, — непонятно почему занедовольничал Енот Адольфыч.

Я крепко сжала зубы. Глупый мальчишка!

— Зарецкий, если сейчас ты сам не расскажешь, что произошло, я буду считать, что ты был одним из тех, кто травил Полину. И о своих наблюдениях доложу Светлане Викторовне и заучу. Нехорошо будет, если господина президента всея школы заподозрят в плохих делишках, а?

— Невыносимая. — Второе слово я не расслышала — это было что-то среднее между "девица" и "дура".

— Что-что ты сказал? — сощурилась я. Если бы он не был молим учеником, я бы его пришлибла. Говорила это сто раз, но повторюсь — этот мелкий тип обладает невероятным свойством начать злить меня, просто пару раз открыв рот и что-то вякнув.

— Мне замолчать?

Я мысленно представила, как откручиваю еноту голову, однако все же сохраняла спокойствие.

— Говори.

— Я не могу говорить, — словно издевался он, сохраняя при этом совершено невозмутимый вид. — Иначе мои одноклассники подумают, что я сдал их. Это, знаешь ли, может повредить мою репутацию. А я, как-никак, — тут он позволил себе премило, непринужденно и даже чуть-чуть извиняющее улыбнуться, — президент школы.

— Никто из твоих одноклассников ничего не узнает. А если ты президент, — я с усмешкой выделила это слово, — школы, то на тебе лежит ответственность. Ведь тебя выбрали люди, так?