Белые камни

— Абсурд! Вы напоминаете мне хиппующих лодырей. Они не торопятся занимать место отцов. Права и привилегии вам дай, но не обязанности!

Семен быстро жевал и еще быстрее рассказывал забавные истории из жизни своих многочисленных знакомых.

Несмотря на всю беспечность Семена, проявления эгоизма и многие другие недостатки, Александр к нему относился снисходительно. Был Семен и незауряден, и по-своему добр. Мыслил остро, неординарно, с юмором. Александр был убежден, что из Семена вполне мог бы получиться большой художник или актер. Ведь стоило ему чуть дольше посидеть над женским портретом — и выставкой рекомендовал эту работу на выставку. А как талантливо пародировал он игру и голоса известных актеров! В импровизированном концерте, несмотря на то, что в нем участвовали такие популярные профессионалы, как Леонидов и Долин, Семен занял первое место. Поздравляя его, Магда не впервые уверяла:

— Сеня! В вас погибает актер!

А Шурочка хлопала в ладоши и кричала:

— Как похоже! Вот ведь не артист Сенечка, а все у него правдиво!

Семен, подбодренный успехом, вытянул вверх белую руку с тонкими и длинными пальцами, затем сжал их, оставив один указательный, обращенный к небу и, как заклинание, произнес знакомым каждому голосом именитого актера:

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма…

— Вот, вот! — заключил Леонидов. — Завистники перерождаются в диссидентов.

— Так ведь это Пушкин! — попробовал защититься Сеня.

— Не Пушкин, а Сальери!

И все же последний вечер был необыкновенный, и не напрасно Сеня не единожды произнес свою излюбленную фразу: «Доколе будет так, доколе? Такая благодать!..» Вряд ли может повториться все это, думал Александр. И благодарить тут нужно каждого, кто был рядом, в первую очередь — Леонидова.

Теперь, когда Александр лежал на полке, покачиваясь по воле мотавшегося из стороны в сторону вагона, он вспоминал о недавней беседе с Леонидовым не без улыбки. Они говорили о вещизме. Леонидов, распаленный спором с Семеном, метал громы и молнии. Инстинкт собственничества начал просыпаться в людях! Стремятся взять у государства побольше и дать ему поменьше! А увлечение спиртным! Избегнут ли всего этого Алешка, его сверстники, или для этого необходим путь длиною в десятилетия, когда уровень общей культуры станет действительно по-настоящему высоким?

Образование — это еще не все. Нужно развивать в себе потребность к самосовершенствованию. Да, трудно достигнуть истинной интеллигентности…

Александр напомнил Леонидову о генах. Кто знает, какая противоречивая наследственность у каждого человека? Каково ему совместить в себе одном все унаследованное от совершенно непохожих друг на друга прародителей? Можно, конечно, дивиться тому, откуда в человеке столько отвратительного, мешающего его нормальной жизни, от чего он страдает сам, корить и презирать его, а он и не виноват в этом. Требуются невероятные усилия и время, иногда в целую жизнь, для достижения необходимой гармонии. А иные и не ощущают такой потребности. Вот если бы обо всем этом писал Леонидов в своем романе и замыслил образы людей, симпатия к которым вызывала желание подражать им, быть похожим на них!

Леонидов запальчиво ответил:

— И напишу! — Но тут же улыбнулся: — Во всяком случае, попробую. А вы мне поможете?

Александр сказал, что Леонидов, конечно же, и без него справится с романом. Он и сейчас так думал. Каждому — свое, дай бог управиться со своими делами и заботами.

Дверь мягко откатилась, и в купе вошла проводница. Она принесла чай, поставила стаканы на стол у окна. Магда открыла глаза, посмотрела вверх на Александра.

— Я, кажется, крепко уснула. Который час?

Александр сказал, что Магда спала ровно два часа.

— Это безобразие. — Она сладко зевнула, затем резко поднялась. — Пора от всего этого отвыкать. Сколько дома работы, а через два дня — в училище. Все приходит к своему концу. Не люблю рассказывать сны, но ты бы знал, что мне сейчас снилось! А смысл такой, что никогда нам не было так хорошо. Все у нас ладится. Все, в общем-то, у нас есть. Еще и дачка будет у Белых камней. Какая там благодать… И Алешка растет умницей. И вот при всем этом снится же такая чушь, будто все это кто-то у нас отберет. Какие-то невероятные обстоятельства помешают нам. Словом, все время я просила кого-то, умоляла дать нам еще каких-нибудь два десятка лет. Чтобы ничего не менялось. В принципе. Конечно, Алешка за это время станет большим, и мы постареем. Но ничего не изменится в главном: будем мы. И еще все время возникала тревога о тебе. Ты совсем не бережешь себя. Без конца куришь, не отдыхаешь даже летом. Ведь прав Леонидов: надо дорожить каждым мигом жизни. Через двадцать-тридцать лет все это умчится в вихре, в том самом, который кружил вокруг, когда я спала. Кажется, я так ясно рассказала, — улыбнулась Магда, — что ничего не ясно даже себе самой.