Белые камни

Леонидов подъехал к телецентру, остановил машину, сдал немного назад, но мотора не выключал. Далекий день у Белых камней словно приблизился, и живо вспомнилось все, что окружало тогда — вплоть до голубовато-стального, цвета воды, до клубящихся причудливых облаков и дурманящего запаха прибрежных трав. Он, этот памятный день, был, конечно, отравлен и легкомысленным поступком Фани, и не самым благоразумным ответом на него: совсем не обязательно было ехать к Белым камням вместе с девушкой, которую звали, кажется, Людой…

Леонидов повернул ключ зажигания, машинально засунул его в карман брюк и пошел к дверям студии. Миновал вестибюль, затем коридор и скоро оказался в кругу знакомых актеров. Среди них была и Лиза. Все они приветливо улыбались, высказывали сожаление, что Леонидов так долго медлил и не присоединился раньше к коллективу, создавшему цикл популярных юмористических передач. Как позже понял Леонидов, он сразу же повел себя неосмотрительно. Двумя-тремя фразами дал понять, что «популярные» передачи уже давно не соответствуют этому определению, их просто никто не смотрит, очень было бы не худо, чтобы телевизионный театр миниатюр смотрели и молодые. Леонидов предложил оригинальное режиссерское решение, вызвался даже набросать примерный сценарий очередной передачи. В ответ же увидел потупленные взоры или безразлично застывшие лица. Никто не поддержал разговора, а иные начали демонстративно собираться, явно давая понять, что разговаривать тут не о чем и пора домой. Лиза помедлила со сборами, но, в конце концов, тоже взяла свою сумочку, накинула плащ и ушла вместе со всеми.

— В таком случае, — обратился Леонидов к режиссеру, — ваши передачи обречены. Не может быть полуюмора или полусатиры! Все должно быть интересным, правдивым и неожиданным, как сама жизнь!

Речь его осталась без ответа. Садясь в машину, Леонидов, конечно же, подумал о том, что неудачно начавшийся день должен прийти к своему логическому концу. Он резко давнул педаль, и машина взревела, как рассерженный зверь. «Выручай, старушка», — обратился он мысленно к ней. Но Лиза! Как она могла присоединиться ко всей этой компании? Ушла даже не попрощавшись.

* * *

Лиза позвонила у двери ровно в восемь вечера.

— Я на минутку, — сказала она, повесив на крючок косынку и кожаную вишневую куртку.

Она вошла в комнату, оглядела хорошо знакомые ей стены, фотографии на них, афиши.

— Давно не была у тебя, а здесь все так же.

— Что может измениться, пока хозяин жив и здоров?

— Удивительно, как тебе удается поддерживать весь этот домашний уют? Все на своих местах, кругом чистота. Приходишь к тебе и отдыхаешь.

— Отдыхать некогда. Кстати, через полчаса я должен уехать, и нам надо успеть поговорить.

— Всегда торопишься. Ну, что ж, — независимо произнесла Лиза, — говори, я слушаю тебя.

Она закурила.

— Опять куришь взахлеб! — заметил Леонидов, присаживаясь в кресло против Лизы.

— Какая разница? Скажи прямо: ты любишь меня? Наши отношения настолько затянулись и запутались, что никто не знает, кто я тебе.

— Лишь бы ты знала сама.

— Нет, ты все же ответь!

— Эх, друг Лиза, горе в любви и искусстве тому, кто говорит все. С этим утверждением великого романиста я вполне согласен. Давай не будем выяснять отношений. В том числе и по поводу встречи на телевидении. Сейчас мне нужен твой совет. Ты помнишь, конечно, Горшковича, который работал когда-то у нас в Росконцерте?

Лиза утвердительно кивнула.

— Ты помнишь, что он сменил меня на посту художественного руководителя, когда я решил заняться исключительно одной драматургией? Он был неважным замом, а став худруком, вообще пустил под откос все, чего достигли мы. Помнится, однажды он совсем было завалил программу к открытию эстрадного сезона в «Эрмитаже». И тогда спасать эту программу пригласили меня. Кстати, на одной из репетиций мы и встретились с тобой впервые. Ты была начинающей актрисой, притом неплохой. Теперь-то ты в фаворе! Словом, раскрошил я тогда этого Горшковича, отменил его дурацкие режиссерские штучки, изрядно погонял актеров, изменил текст. Вначале все они были недовольны, а после премьеры так же дружно радовались успеху. Но времена меняются, и сегодня уже Горшкович высек меня, как мальчишку, не оставив камня на камне от моего сценария. Одновременно звонит Фаина. Она, видите ли, требует вернуть ей дочь. И это после двух с половиной лет полного забвения материнских чувств! Ну, вот и все, — посмотрев на непроницаемое лицо Лизы, закончил Леонидов. — Что ты скажешь на это?

Лиза молчала.

— И еще! Сегодня я в твоем присутствии в дым разругался с исполнителями и режиссером театра телевизионных миниатюр. Вам, видите ли, удобнее строить передачи так, как вы к этому привыкли! А за этим «удобнее» кроется нежелание тратить время на дополнительные репетиции и разучивание новых текстов. Плюс робость перед острыми миниатюрами. Это хлопотнее, чем теперешняя голубиная воркотня.