Белые лошади

И поскольку Дылда подавленно молчала, как только она умела – глубоким исчерпывающим молчанием, – он тут же и осознал, что он хам и говнюк и что с родственниками так себя не ведут. Даже с малоприятными родственниками, которые небось тебя-то принимали, пусть и на холодной веранде. Вдруг вспомнил, что Гинзбург вроде на дачу к брату перебирается на недельку? Намеревался, по крайней мере.

– Ладно, – повторил, вздохнув. – Вроде тут Гинзбург на дачу к Лазарю собрался, тогда освободится его одиночная камера. Попробую с ним договориться. Обольстить: когда ещё в его постели окажется юная особа. Правда, это такой клоповник! Ты предупреди её…

– Хорошо! – обрадовалась Дылда. – Ой, спасибо тебе, Аристарх!

Она порой ужасно смешила его своей старомодной церемонностью. Полюбуйтесь: благодарит, как высокопоставленного благодетеля.

– Дурочка! – сказал он и засмеялся. И дальше уже побежал нормальный разговор: моя любимая дурочка, мой учебный паровоз… ну как ты, как ты, как ты… моя любимая…

* * *

Анна поразила его сразу – тем, как стильно и дорого была одета. И это в наше время повсеместной ужасающей нищеты во всём. Лёгкий, с жемчужным блеском, плащ, сапожки на каблуках. Даже небольшой чемодан красно-коричневой кожи и такая же сумочка через плечо были импортными, подобранными в цвет сапогам. Бледно-голубой невесомый шарфик отзывался её прозрачным глазам сибирской хаски.

Держала она себя в высшей степени дружески. Страшно благодарила, что встретил «при такой занятости».

– Как я тебе, – спросила по-свойски, покрутившись на каблучках. – Гожусь в родственницы? – из чего он заключил, что Дылда успела рассказать сестре о венчании. Ну, что ж, подумал, это ведь правда, чего тут скрывать. Вслух проговорил:

– Ты прямо с подиума итальянского дома моды. Гуччи, Прада, Версаче… что там ещё…

– Именно! – подтвердила она весело. – Имеем потрясающую спекулянтку Розу, с сестрой в Турине; а Ромочка по-прежнему уверен, что его без-пяти-минут-жена должна быть одета как куколка.

И в этом заявлении ему послышался намёк на то, как плохо, откровенно говоря, была одета его Дылда. А он, откровенно говоря, никогда не обращал на это внимания, – тупица! Замечание Анны, якобы невинное, но с ощутимым подтекстом, сразу испортило ему настроение, и без того не блестящее: послезавтра был последний срок сдачи латыни, и день, скормленный на променад приезжей гостьи, очень бы ему пригодился. Ладно, сегодня он, как пристойный шурин… или зять? или свояк? – прогуляет девушку, а завтра – шалишь. Завтра с утра он просто слиняет в общежитие к Лёвке, они возьмут по пиву и переберутся на своё бревно с видом на Петропавловку – зубрить каждый своё. А большая девочка вполне себе погуляет с картой города самостоятельно.

– Хорошо, – вздохнул он и принял из руки её чемодан – не тяжёлый. – Предлагаю начать с Эрмитажа.

– Ну, не вздыхай так трагично! – засмеялась она. – Понимаю, сейчас ты предпочёл бы вместо меня вести в Эрмитаж кое-кого другого. Но и я не такое уж наказание!

Он разозлился и промолчал: не на того напала. Он не кинется её разуверять. Да: он не куртуазный, он хам, и – да: она на фиг ему не нужна.

Но часа через полтора, когда они прошли уже немалое количество залов, когда разговорились и даже в чём-то сошлись (конечно же, Ван Гог: «Хижины», «Прогулка в Арле»… этот свет, эти жёлтые, синие, эта луна над полем…), – настроение его стало меняться. Выяснилось, что многие имена Анне знакомы, и она увлеклась, была серьёзна, искренне восхищена. «Смотри, поверхность холста вскипает, будто каша булькает». А что, – подумал, – очень точно сказано! И Стах, который всегда забывал о времени, когда попадал в Эрмитаж, вдохновился, увлёкся, стал сравнивать и разбирать… Тоже разговорился.

Зачем-то – сдуру, наверное? – привёл её к Родену. Любил стоять перед «Амуром и Психеей» – казалось, эти двое так похожи на него с Дылдой: тот самый миг… когда заносишь колено, опираясь на локоть… Дурак, держал бы при себе свои драгоценные тайные радости.

– Выразительно, – проговорила Анна, скользнув по скульптуре взглядом. – Хотя очень натуралистично.

Она вела себя вполне корректно, ни к чему он не мог придраться. Почему же тогда его колотило и корёжило рядом с ней? Что с тобой происходит, спрашивал себя, чуть ли не в бешенстве. Ну приехала… ну может человек приехать в Питер: белые ночи, то, сё?.. И обратиться за помощью к родственнику может… В чём же дело? Чего тебя так трясёт?!