Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

С нами была бесконечность - и тишина. Только слабый гул, который показался мне в минуту крайней усталости шумом самолетных винтов, доносился откуда-то снизу, из недр этого огромного, вкопанного в землю сооружения, да мы с Трубиным шуршали в трубе, как две измученные мыши - снова аналогия с мышами, странно, и откуда во мне такие мысли?..

Я перестал чувствовать усталость, тело онемело, и даже глаз больше не ныл под повязкой. Как я буду жить без глаза? Как работать? Мысли о зеленой карточке куда-то ушли, и я даже подивился этой перемене - никаким краем сознания больше не мечталось мне об инвалидности, пайках, бесплатном проезде. Я хотел деятельности, хотел двигаться, жить...

- Скажите, Иосиф - идиотский вопрос - а могу я работать бухгалтером без глаза?

Он гулко прокашлялся в темноте, сказал, не останавливаясь:

- Если выберемся, я похлопочу.

- Серьезно, что ли?.. Я же - вор, я у вас куртку стащил...

- Господи! - он одышливо рассмеялся. - Ты ребенка моего вытащил... ведь это ты ее вытащил, да? Я знаю - ты. Она кричала на центральном, но я не мог позвонить ей, успокоить... я слышал, как она зовет - это как ножом было... Куртка! Я тебе на этот счет потом все объясню, если захочешь. Сейчас скажу: слава Богу, что ты ее украл. Сам подумай. Я - уже подумал. Ведь только из-за нее ты здесь. А не ты - с Милой сделали бы то же самое, что и... - он опять завсхлипывал.

- Иосиф, вы же понимаете - это случайность. Ничего могло не произойти, Милу не пришлось бы спасать, и что тогда?..

- Тогда? Вот тогда, наверно, я и руки бы тебе не подал, - всхлипывания превратились в смех. - Но в суде, Эрик, я в любом случае сказал бы, что претензий у меня нет.

- Почему? - я никак не мог от него отвязаться.

- Примерно потому же, почему ты остался наверху из-за меня. И помолчи. Без обид - просто тяжело мне ползти и разговаривать...

И тут - нас ударило. Подбросило в трубе, шмякнув о стенки, словно кто-то огромный схватил эту трубу и взболтал, как бутылку с вином - одним точным взмахом.

- Ай!.. - где-то впереди Трубин взметнулся вверх невесомой тряпичной куклой, рухнул обратно, все-таки ударив меня ногой, а я вдруг оказался лежащим на спине, в какой-то дикой нечеловеческой позе, с вывернутыми руками и задранным выше головы свитером. Было не больно, только странно и страшно, но болтанка не повторилась - хотя я ожидал целой серии этих жутких встрясок...

- Эрик! Ты цел?.. - просипело мне в ухо, и дрожащие пальцы полезли сквозь шерстяную вязаную путаницу к моей голове. - Эрик, сынок!.. - голос тоже задрожал. - Где ты там, Господи... - свитер потянули, он сполз с моих рук, дернув за запястья. - Эрик!

- Да, - сказал я, чувствуя, что до крови прикусил изнутри щеку.

- Боже мой, это и было?..

- Мне все равно, - я открыл глаз. - Вы-то в порядке?

Трубин облегченно рассмеялся:

- Как я испугался! Подумал - ты умер! Там взорвалось... Они что-то взорвали, понимаешь?

- Ну, понимаю. Что нам, легче от этого? Полезли, Иосиф... После такого взрыва они там, наверно, с ума сходят. Может быть, и не ждут нас уже. Сделаем им сюрприз?..

Горизонтальная труба кончилась, и Трубин предостерегающе замычал. Я протиснулся мимо него, едва-едва, как в переполненном автобусе:

- Первым полезу. Если что - вас поймаю.

- А ты не слишком в себе уверен-то? - он с сомнением пощупал мое плечо в том месте, где у большинства мужчин находится бицепс.

- Если вздумаете падать, мне выбирать все равно не придется. Эх, Иосиф, когда это все кончится, первое, что я сделаю - запишусь в спортзал. Хотя нет. Сначала буду два часа отмокать в ванне, а потом - двое суток спать...

У меня было чувство - скобы стали скользкими и начали шататься. Безусловно, показалось, просто от усталости у меня, кажется, начались... можно умное выражение? - осязательно-слуховые галлюцинации, потому что иногда, сквозь слабый шум и тяжелое Трубинское сопение, я различал вдалеке детский голосок, с четкими птичьими интонациями читающий: "Только мать сошла с крылечка, Лена села перед печкой, в щелку красную глядит, а огонь поет, гудит... Приоткрыла дверцу Лена, соскочил огонь с полена, перед печкой выжег пол, влез по скатерти на стол, побежал по стульям с треском, вверх пополз по занавескам...". Теперь это стихотворение обрело для меня совсем новый смысл, а голос обрел хозяйку - маленькую дочь Милы, девочку, которую в душе я уже почти считал с в о и м ребенком...

И снова - та картинка, но более четкая, ясная: запрокинутое лицо Милы, блуждающая по нему улыбка, крик и слово "пожалуйста", мелькнувшее в этом крике, словно смазанный кадр на засвеченной кинопленке.

- Иосиф! - позвал я, удивляясь, что еще способен издавать какие-то звуки. - Вы там живы у меня?

- Да... пока, - отозвался он.

Я разжал руки - спуск кончился, мои ноги стояли на твердой поверхности, а перед лицом зияла круглая дыра - финишная прямая перед люком, ведущим в наш подвал. Я втянулся в нее, почти не думая о Трубине, уверенный, что чутье поведет его за мной.