Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Всюду, под ногами, на скамейках, на рельсах валялся рассыпанный багаж, какая-то одежда, книги, толстые пачки денег, золотые украшения, но даже за драгоценностями никто не нагибался - всех интересовали только двери, которые они штурмовали с одержимостью погибающих в катастрофе.

Из вагона ударила шипучая белая струя: чужаки, видно, не придумали ничего лучше, чем взять огнетушитель. Но это почти не помогло. Люди, которые в обычной ситуации кинулись бы врассыпную, боясь потерять зрение от ядовитой химической пены, сейчас просто вытирали лица рукавами, отплевывались и бросались на новый приступ.

- Вытащите машиниста! - истерически крикнул кто-то. - Сами поведем, разберемся!

В кабину начали барабанить, треснуло стекло. Кто-то повис на зеркале заднего обзора, болтая в воздухе ногами, потянулся к окну, грохнул кулаком - стекло посыпалось на платформу, на рельсы, на головы. Из кабины высунулась крепкая рука с зажатой в кулаке отверткой, молниеносное движение - и нападавший рухнул, вопя. Я усмехнулся - теперь тут, кажется, было уже двое одноглазых.

- Забавно смотреть на человеческое скотство? - спокойно и даже с философской ноткой произнес голос сзади. Мы одновременно обернулись - там стоял Генрих.

- Вы еще не видели, как они билеты делили, - заметил он. - Каждый год тридцать человек могут выехать к нам на жительство. То есть, могли - сейчас, наверное, всем придется остаться.

- Почему? - поинтересовалась Мила.

- Обстановка такая, - развел руками Генрих. - У нас слишком сложно, чтобы принимать эмигрантов. Самим бы домой попасть. Да, Эрик, а ты чего не с женой-то? - вдруг спохватился он. - Надеешься, она тебе место займет?

- Среди них нет моей жены, - сказал я, заметив удивленный взгляд Милы.

- Развелись, что ли? - Генрих иронически поднял брови. - Ах да, ну, в смысле... понял. Люди все-таки - звери. Смотри, как дерутся! И ведь было бы за что...

- Я спросить хотел. Это все правда? У вас действительно другая страна?

- Совсем другая, - подтвердил он со вздохом. - А они думают, там тот же социализм, только лучше. Уж объясняли, объясняли...

- Почему он не тронется, не уедет? - вдруг спросила Мила. - Опасно же, их много...

- До одиннадцати нельзя, а сейчас только без четверти. Шлюзы закрыты, - Генрих снова вздохнул. - Пойдемте-ка отсюда, пусть разбираются сами.

- А вы не едете? - Мила послушно двинулась к двери.

- Еду, конечно, на черта мне теперь оставаться? Но не стоять же здесь столбом, еще попадут чем-нибудь ненароком.

Мы вышли в коридор, и Генрих прикрыл дверь, словно за ней происходило что-то интимное:

- Минут через десять пойдем. Заодно выясним, кто кого.

Я начал смеяться. Он выглядел комично-серьезным, деловитым и строгим, и мне вспомнился Зиманский в нашу первую с ним встречу: очки, белые собачьи зубы, нелепый костюм - маскировка, призванная обмануть большинство, но не таких, как я.

Моя спутница тоже улыбнулась, не вполне понимая, что тут смешного. Ее тянуло подражать мне во всем, что бы я ни делал, даже если бы мне, скажем, вздумалось пуститься в пляс. Это хороший признак, но сейчас я хохотал еще и над ней - улыбающейся тогда, когда стоило бы плакать.

- Очень весело, - хмыкнул Генрих. - Все-таки не пойму я вас, местных. Живете шиворот-навыворот, все у вас, не как у людей. Законы эти дурацкие, контроль на каждом шагу... Самим-то не тошно? У нас в квартиру войти только менты имеют право, да и то с ордером на обыск, а у вас инспектора толпами шляются, и вы их буквально как родных встречаете.

- Имеет право... кто? - не понял я.

- Да менты. Милиция. Патруль - по-вашему. И вообще... стучите друг на друга, анонимки пишете... тоска зеленая. Пойти толком некуда...

Я вспомнил его рассуждения тогда, в электричке, и расхохотался в голос.

- Чего ты ржешь, идиот? - оскорбился он. - Тебе - да, все это нравится. Привык, ты же другого ничего не видел... Знаешь, если бы тут все получилось, если бы какой-то урод нам карты не смешал, знаешь, какая пошла бы жизнь?

Я перестал смеяться.

- Да-да! - Генрих погрозил кому-то невидимому пальцем. - Поймать бы его, да как поймаешь? Про взрыв слышал? Так вот, хотели-то взорвать совсем другое заведение.

Мила издала какой-то звук, но тут же отвернулась, делая вид, что внимательно изучает стены. Генрих опасливо приоткрыл дверь и глянул в щель на платформу. Лицо его сделалось жестким:

- А теперь - вот такая каша. Дерутся за место в вагоне, чтобы смотаться отсюда, из вашего рая под красными знаменами. Наболело у людей, понимаешь? И сволочь какая-то не дала... Вот ты, подруга, - он неожиданно обратился к Миле, заставив ее испуганно вздрогнуть, - неужели хочешь для своих детей такой же жизни, какой сама живешь? Нет ведь, признайся. Ты детям своим добра желаешь, хочешь, небось, чтобы они счастливыми выросли...

- У меня один ребенок, - буркнула Мила, глядя волчонком. Разговор ей нравился все меньше.